После Первого съезда на газоне прямо возле гостиницы «Россия» появился завшивленный палаточно-картонный городок. Власти Москвы не препятствовали, хотели показать: вот, мол, до чего довели народ коммунисты. Но скоро удивить подобным будет трудно. Верно говорят: «Не выставляй напоказ, чего нет, обязательно прицепится». Тот палаточный городок стал прообразом того, что ждало Россию: крысы, грязь, просящие милостыню люди. Тогда еще никто не верил: так будет по всей стране. Но Париж стоил мессы, в ход шло все… «Борис, ты всегда прав!»
Чтобы быстрее связать всех одной веревочкой, в праздники для некоторых членов президиума хозяин заказывал банкеты. В Верховном Совете все решения проходили при минимальном сопротивлении. Ходила шутка: «Приведи Ельцин в парламент козла и скажи: „Вот вам новый министр сельского хозяйства“, — проголосовали бы». Тогда депутаты еще не предполагали, что за все им будет выставлен счет.
Бросили на произвол судьбы миллионы русских в Прибалтике и Средней Азии, проголосовали за верховенство российских законов над союзными, дали чрезвычайные полномочия президенту, одобрили беловежский сговор. За три дня, поверив на слово Явлинскому, утвердили программу 500 дней. И наконец, при попустительстве депутатов была протащена программа либерализации цен — фактического ограбления всего народа. Победители связывали всех одной веревочкой. Быстрее, быстрее, главное, не дать опомниться. Но сопротивление нарастало, постепенно сложилась оппозиция. Тогда правительство пошло на жульничество — программу приватизации объявили принятой, когда парламент был на каникулах. Депутаты поняли: их начали использовать как заложников, стали в открытую говорить, куда их ведут и по чьей указке это делается. Но их, прозревших, стали ненавидеть еще больше.
«Вот они, виновники всех бед! Ату их, ату! Голосуют против реформ!» — исходили злобой российские «Вести».
И следом тысячи и тысячи людей повторяли: «Гнать их надо! Гнать!»
«Вот страна, — удивлялись западные наблюдатели. — Ищут дураков и каждый раз находят».
Что ж, в России сделать это было несложно, привыкли: раз напечатано, раз говорят по телевизору — значит, правда.
Некоторое время коммунисты тешили себя иллюзиями, что Иван Силаев будет неким противовесом Ельцину. Но, едва возникнув, надежды эти улетучились. Влипнув в финансовую аферу, запутавшись, он стал верой и правдой служить хозяину. Но и это не спасло его. Вдруг по Москве начали распространяться слухи: Иваном Силаевым командует молодая секретарша.
— Неспроста говорят, — ехидно улыбались в коридорах Белого дома прожженные московские журналисты. — Грядут большие перемены.
Как всегда, они знали о чем говорят — на политическом горизонте замаячила фигура внука героя Гражданской войны — Гайдара.
— Если проголосуете за Гайдара, мы вас обслужим бесплатно, — говорили нам официантки в гостинице «Россия».
— А чем он вам приглянулся? — спрашивали мы, вспомнив, что подобные слова уже слышали от них, когда выбирали Ельцина.
— Он умный. Экономист. Внук Аркадия Гайдара, — затараторили официантки. — Ну, помните его Тимура?
— А кто его команда?
— Мы, все мы! — выставив вперед могучие груди, выпалили они и, прикрыв накрашенные глазки, добавили: — Умных сейчас почти не осталось. Выберете Гайдара — к весне все будет.
— К сожалению, мы уже не выбираем. Мы, как бы вам помягче сказать, антураж.
Бесплатного обеда не получилось. Официантки потеряли к нам всякий интерес: чего зря терять время, называется, выбрали людей, которые ни чужое украсть, ни свое сохранить.
Вскоре после назначения Гайдара все буфетчицы и официантки вышли на работу в новых фартуках с огромным, во всю ширину, бездонным карманом, — сгребать свое и чужое.
На заседаниях Верховного Совета сессия, как засидевшаяся девица, развесив уши, слушала очередного соблазнителя. Тот, причмокивая, сыпал цифрами, как шаман, произносил магические для провинциального слуха слова: макроэкономика, монетаризм, макропроцессы.
Ознакомившись с программой Гайдара, Николай Павлов наклонился ко мне и громко сказал:
— Если мы молча проглотим этот бред, нам надо собирать вещи и ехать домой. Иначе нас отсюда наши избиратели выпрут. Это же открытый грабеж.
— Давай отправим его туда, откуда он взялся, — пошутил я. — Пусть разрабатывает свои теории.
— А что, так и надо сделать, — завелся Павлов. — Пусть все знают, мы — против.
Заявление с требованием отставки правительства было составлено тут же. Его подписали четыре человека: Бабурин, Павлов, Исаков, Хайрюзов.
Читать дальше