Валерий Хайрюзов - Приют для списанных пилотов [Повести и рассказы]

Ольга написана мне всего два письма. Через год, окончив школу, она вышла замуж за офицера, который был намного старше и намного крупнее меня.

Он сидел на стуле, кутаясь в желтую мохнатую кофту и, улыбаясь, смотрел, как я мою пол. Лицо у парня было черное, широкое, губы толстые, вывернутые наружу, волосы острижены налысо. Время от времени, показывая белки глаз, он косил в сторону канцелярии, и я, злясь на его улыбку, думал: надо обязательно написать домой, что среди курсантов есть негры и что им здесь жутко холодно.

В летном училище я находился третий день, но уже успел схлопотать несколько нарядов вне очереди. Наш старшина Антон Умрихин попал в училище с флота и, видимо, желая показать вчерашним десятиклассникам настоящую службу, стал требовать, чтобы после команды «Подъем» мы за одну минуту одевались и становились в строй. Меня раздражала его ходульная, на прямых ногах, походка, его, как мне казалось, показное умение с шиком отдавать вышестоящему начальству честь. И говорил он так, будто мы были его собственностью. Вообще, подавать команду на подъем должен был дневальный, но старшина взял эту обязанность на себя, собственноручно включал свет и во всю мощь ревел:

— Па-а-адъе-ем!

Досматривая еще сладкие домашние сны, я ошалел от этого дурного рыка, всеобщей толкотни. Еще не проснувшись, начал суетиться, схватил чужие брюки, а после и вовсе потерял свой взвод.

Нет, не так я представлял себе учебу! Когда ехал в Бугуруслан, голова плавилась от счастья: мне казалось, попал в небожители. А тут на тебе — мой пол. Тоска, хоть на стену лезь. Все вокруг командуют: то нельзя, туда не ступи, молчи и поворачивайся, как оловянный солдатик. Чуть что, кричат: отчислим! И пожаловаться некому. Все мое существо протестовало: я ехал учиться летать, а не возить по грязи тряпкой.

Длина коридора была сорок девять шагов, и через час я его знал лучше своего лица. Был он покрыт коричневым линолеумом, но это нисколько не облегчало работу. Стоял конец августа, каждый день шли дожди, дорожки в училище были посыпаны песчаной глиной, и у меня сложилось впечатление, что глину привезли и рассыпали специально для наказания. Она была везде, куда ступала нога курсанта: на ступеньках лестниц, в коридоре, казарме.

Закончив работу, я, как это и положено, доложил старшине. Он вышел в коридор и к первому наряду добавил еще — линолеум подсох и стал напоминать застывшую песчаную бурю.

Когда старшина исчез с горизонта, парень, оглянувшись, быстро подошел ко мне, молча взял тряпку, намочил ее, расстелил на полу и не отрывая, потянул на себя. Получилось ровно, без желтых полос. Темнокожий показал, как без особых усилий можно выйти из этой ситуации. Я понял: не надо ждать, когда линолеум подсохнет, а доложить, когда он еще мокрый. Сбегав за чистой водой, я принялся шлифовать тряпкой коридор. Но отрапортовать не успел: после строевых занятий с улицы пришел взвод, протопал мимо меня и все пришлось начинать сначала.

Вечером я неожиданно обнаружил парня в нашей комнате. Он стоял в окружении смеющихся курсантов и растерянно оглядывался по сторонам.

— Уона бабона, это лет-чиц-кие ша-ро-ва-ры! — размахивая перед ним огромными форменными штанами, по слогам разъясняли они. — Как видишь, сшиты на индийского слона. Приедешь к себе в Африку, будешь, как запорожский казак. Ну а если станет жарко — снимешь. Мы попросим старшину, он тебе набедренную повязку с кантами выдаст.

— Да он ни бельмеса не понимает, — предположил кто-то.

— Хватит травить баланду, — громыхнул от двери голос Умрихина. — Чтоб через пять минут были в койках!

Кровати в казарме были двухъярусные, и темнокожего поселили надо мной. Он аккуратно сложил на тумбочку выданную форму и, повернувшись ко мне, тихим, каким-то облегченным голосом, на чистом русском языке сказал:

— Наконец-то добрался. Ну, что, полотер, будем соседями. Ты откуда приехал?

Ответил я не сразу. Нет, меня не смутило знание нашего языка. Говорили, наших разведчиков еще и не так натаскивают. Я был под впечатлением только что слышанного разговора, который вроде бы подтверждал: с нами будет учиться иностранец. Конечно, мне не понравилось, что он обозвал меня полотером. Но ответно грубить не хотелось, еще нарвешься на международный скандал. А там уже нарядами вне очереди не отделаешься. Как с ними себя вести, я не знал, но мысленно продолжил письмо домой: тот самый негр, которого зовут Уона бабона, будет спать надо мной. Я начал размышлять, что сказать: из Сибири или с Байкала? Откуда им там, в Африке, знать про наши города.