Грация Верасани - Оглянись назад, детка!

Он с глупым видом, сбитый с толку, кивнул.

— Вы можете вставить его в рот или направить в сердце, в висок, куда угодно. Это быстрее и безболезненнее, чем прыжок в пустоту, поверьте мне. Прыгая с пятого этажа, вы рискуете остаться в живых, искалеченным.

Он усмехнулся.

— Не думаю. — Он начал открывать ящики моего письменного стола.

— Вы когда-нибудь стреляли?

Он промолчал.

— Я объясню, как это делается. Ну же, снимите с меня эту веревку.

Поколебавшись, он принялся раскидывать все, что попадалось ему под руки: блокноты, фотографии, документы и даже «Руководство для молодого детектива» Марио Нардоне, мою персональную библию.

— Послушайте, — настойчиво повторила я, — ваша жизнь меня совершенно не волнует, вы можете делать с ней все, что вам вздумается, но я не хочу видеть вашу кровь здесь, внизу, и вспоминать об этом всякий раз, приходя в агентство. Берите «беретту» и стреляйтесь, где вам вздумается: в автобусе, парке, у себя дома. Это будет ваша плата за мою работу. Счет, который вы еще не оплатили, помните?

В его взгляде промелькнула озабоченность.

— А вы хладнокровная, синьора Кантини.

Я бы хотела сказать ему, что это не так и что от страха я почти наложила в штаны.

— Это мне передалось от моего отца.

Он открыл окно.

— Вы очень дорожите своим агентством?

— Да, и предпочла бы не быть соучастницей.

Он снова прикрыл окно.

Джордано Латтиче медленно подошел ко мне и, не говоря ни слова, развязал меня. Пока я массировала покрасневшие кисти, он потребовал пистолет.

— Я в отчаянии, Латтиче, но у меня никогда не было пистолета И никогда не будет.

Для меня оставалось загадкой то, что он скажет или сделает. Я стояла перед ним, опустив глаза в пол, искренне расстроившись, что не могла выполнить наш договор. Молчание становилось тягостным, я словно окаменела и была не в состоянии выбежать из комнаты или закричать. У меня хватило смелости лишь стряхнуть с брюк мнимую пушинку или пятнышко. Латтиче, не знаю, почему, эта ситуация показалась комичной. Неожиданно он разразился захлебывающимся смехом и плюхнулся на пол. Он сидел, прижавшись спиной к стене, его руки об-маты вала веревка; желтовато-серые волосы слиплись от пота и больше походили на кучу свалявшейся соломы. Именно в это мгновение я машинально расставила руки, загородив собой окно, вроде «отсюда никто не выйдет». Латтиче продолжал как сумасшедший смеяться, даже когда я схватила телефонную трубку. Спустя четверть часа я передала Луке Бруни живого убийцу.

Уже почти темнело, когда я позвонила Спазимо на сотовый и рассказала ему, что он пропустил. Он не мог поверить. Спазимо никогда не уходил в это время, и надо же такому случиться: стоило ему пойти к зубному врачу, как произошел этот шурум-бурум. Наконец он обеспокоенно спросил:

— А если бы он сделал с тобой что-нибудь плохое? Если бы он выбросил тебя в окно?

— Да, ты бы никогда себе этого не простил, — поддела я его.

Прежде чем попрощаться, мы сказали друг другу еще всякую ерунду, вроде того, что я какое-то время буду отсутствовать, сделаю себе небольшой отпуск, в общем, я заслужила отдых от агентства и от его забот. К тому же у меня есть отец, пусть он теперь возвращается командовать и отвлечется, чтобы меньше пить, возможно, и я буду меньше пить, а ты не думай, что избавишься от меня, так как я приглашаю тебя в ближайший вечер на ужин. Да, конечно, я буду более внимательна к выбору меню, а ты мне расскажешь, как провел вечер с твоим коллегой из Сакраменто, я хочу знать все, или ты думал, что я забыла? Возможно, Лучио, нам пора стать друзьями, настоящими друзьями.

Выйдя из агентства, я попала под дождь. Пришлось пробежаться, и, когда я забралась в машину, с волос и лица стекала вода и я дрожала от холода.

Я вела машину по улицам, освещаемым светом офисов, баров, подъездов, останавливалась под портиками или ускоряла движение, проезжала по лужам На заднем сиденье все еще лежала коробка из-под обуви с письмами Ады. В последнем, от 31 января, были такие слова:

Я никогда не спрашиваю себя, почему мама сделала это. Это желание пришло к ней издалека, подобно звуку или цвету, а не мысленно. Просто она должна была это сделать, как иногда мы что-то делаем, не осознавая этого. Она забыла о самой себе и пребывала где-то там, как никогда не существовавшая вещь. Если бы она подумала о нас, возможно, она бы этого не сделала. Но покончить с собой — это отказаться от всего и всех…

Я накрыла коробку пледом, словно хотела защитить ее от сквозняков или спрятать от любопытных.