Татьяна Соломатина - Приемный покой

– Сократилась.

– Не кровит?

– Не кровит.

– Гемодинамика, Сергей Алексеевич?

– Стабильная. Вместо сердца пламенный мотор. Артериальное давление в норме.

– Вот и всё, что я могу к этому добавить, проведя под этими сводами десятилетие. Ну, кроме того, что слово «своды» [103] вызывает у меня теперь не небесные, не архитектурные, не литературные, а исключительно женские анатомические ассоциации. Нет во мне того прямого ощущения непрерывного потока, что было в моём учителе. Нет во мне Машкиного дара предвидения. Баба жива, и то хлеб. Будем надеяться, что всё хорошо закончится. Антибиотики ввели?

– Лошадиную дозу, Евгений Иванович, – заверил его анестезиолог.

– Антикоагулянты?

– Жень, обижаешь.

– Плазму прокапайте сразу. Дежурный заказал. Лаборантку вызовите cito, [104] пусть тут, при вас, Сергей Алексеевич, кровь по стеклу палочкой размазывает. А начнёт возмущаться – сразу ко мне на аудиенцию направляйте. Я ей вставлю. Гонор на его законное место – у параши. И в интенсивную Маргариту эту, а не на этаж, надеюсь, поняли?

– Всё, Жень, вали пока отсюда. Покури, выпей грамм пятьдесят. А то ты мне Бойцова напоминаешь. Я закончу и направление на гистологию сама напишу. Не волнуйтесь, Евгений Иванович.

– Спасибо, Люда. Всем спасибо. Эй, интерн, очухался? Иди, подыши воздухом. Чуть позже напишем историю родов, протокол операции и распишем положенную антибактериальную, инфузионную и прочую терапию.

В дверь родзала просунула голову акушерка из приёмного:

– Евгений Иванович, там милиция приехала, вас просят.

– Сейчас приду. Слушай, Людка, Серый, вы меня извините… Десять лет, а как вчера, да? – Он устало улыбнулся.

– О да, античный бог с русской фамилией Иванов и татарской харей, что пришёл, увидел и это самое, саму Машку Полякову! И все обалдели! А потом вообще всех сделал. Пока, на короткой дистанции, – заржал необидчивый Потапов.

– Идиоты! – беззлобно сказала Людмила Николаевна Лось.

– Ну что там?

– На девять [105] небольшой разрыв шейки. А потом шёлковой штопкой займусь. Эти ваши невменяемые Зильбермановские разрезы в обе стороны…

– Людка, хочешь, сам ушью, а?

– Иди уже отсюда, поворчать нельзя!

– Евгений Иванович, а зачем вы так эпизиотомию делаете? – вдруг спросил окончательно пришедший в себя интерн.

– Чтобы целее было.

– Так же наоборот – рана больше.

– Вся наша жизнь наоборот, дорогой врач-интерн. Жизнь – парадоксальная штука. Хочешь, чтобы было целее? Режь наотмашь. Хочешь быть здоровым? Каждый день ощущай мышечную боль. Хочешь любить? Проникнись равнодушием. Хочешь жить? Прими смерть. Хочешь что-то приобрести? Потеряй всё.

– А можно мне ушить разрыв шейки матки? – спросил интерн, решивший, что Иванов не от мира сего.

– Ты для этого пока недостаточно целостен. Просто смотри. Собирай детали и учись видеть во тьме.

Небольшой разрыв в десять лет ничтожно мал для истории человечества, но достаточно весом для истории отдельного человека. Конечно, когда ещё не начались времена, что никогда не закончатся, люди пребывали в своей земной ипостаси чуть дольше, чем сейчас. Адам прожил девятьсот тридцать лет, не дотянув какой-то смешной семидесятник до почётного «миллениума». Родил сына Сифа на сто тридцатом году своей жизни. Сиф жил восемьсот семь лет и стал отцом раньше – всего-то в возрасте ста пяти лет. Сын Сифа и внук Адама Енос прожил восемьсот пятнадцать лет, познав радость отцовства в вовсе смешном возрасте – какие-то мальчишеские девяносто. Каинан, переплюнувший своего отца в сроке земной жизни на двадцать пять лет, родил Малелеила и вовсе в семидесятник. Иаред, Енох, Мафусал и Ламех тоже на продолжительность жизни не жаловались и детей клепали в несолидном возрасте. Потом родился Ной и, то ли осмотрительно предохранялся, то ли сил не оставалось после возделывания земли, проклятой Господом, на всякие глупости, но отцом он стал, в отличие от легкомысленных родственников, в весьма солидном возрасте – пятьсот лет. Зато выдал на гор? сразу и Сима, и Хама, и Иафета. [106]

Представляете, как они все друг другу за столько лет, вернее сказать – столетий, надоели? А уж если учесть то обстоятельство, что и жило всё это семейство, рожавшее не только сыновей, но и дочерей, бок о бок, со всеми своими трудовыми буднями и бытовыми дрязгами… Волей-неволей начнёшь понимать истинные причины Вселенского Потопа. А Ною Боженька строительство Ковчега поручил, видимо, за трудолюбие и обдуманный подход к делу воспроизводства себе подобных. Но это уже совсем другая история, а люди сейчас столько не живут. Хорошо это или плохо? Не знаю. Знаю, что раньше жили – сколько заповедано. Теперь – сколько сможешь.