Виталий Лозовский - Как выжить и провести время с пользой в тюрьме. Часть 1

К сожалению, нет под рукой толкового словаря, уточнить, кто есть кто. По моим ощущениям чувство гадливости испытываю именно ко вторым, а к первым — жалость.

Светлана

В словаре действительно написано, что и тот, кто и тот, кого называются одним и тем же словом — педераст. Но попробуйте сказать об этом какому-нибудь "правильному" пацану, который ничего, кроме вывесок и этикеток в жизни не читал (свое дело и приговор еще может быть).

Я как-то в порядке ликбеза и борьбы со скукой прочитал лекцию одному мужику по его просьбе (ты умный — расскажи чего-нибудь…) по общей психологии, что, мол, разница между полами не такая уж большая и поведение и внешние половые признаки определяются, в частности, только отношением концентрации мужских и женских половых гормонов — достаточно всего на 2–3% изменить это отношение — и внешний вид и поведение человека поменяются. Он меня выслушал и сказал: "Ты знаешь — ты больше это никому не рассказывай. Неправильно поймут. Как это так — у меня, у мужика — и женские, да и к тому же половые, гормоны? Хорошо, что нас никто не слышал…".

А что касается жалости и прочих чувств — есть и такие, кому это нравится. У нас на зоне была такая "девочка". Вечером выходила на коридор и тихонько ждала кавалера, которому с удовольствием отдавалась за пачку хороших сигарет.

И анекдот от Дмитрия, читателя рассылки:

Взяточник попал в тюрьму, и, наслышавшись о жестоких нравах среди заключенных, решил разыграть из себя бывалого уголовника. Войдя в камеру, первым делом заорал:

— Всем встать!

Все испугались и поднялись. Пройдя по-хозяйски по камере, он заметил, что один не встает.

— Ты что, не слышал? Встать!

— Это у нас петух, — подсказывают сзади.

— Молчать! Теперь я здесь буду… петух!"

Вот очень подробно и реально описанный Алексеем Павловым достаточно типичный эпизод "развлечения" в тюремной камере глазами только что заехавшего арестанта, который даст вам представление о том, как на ровном месте можно подвести человека к чему угодно:

…Бритый хохол продвигается в сторону решки и, возвратившись, сильно бьёт по голове сверху вниз своего оппонента. Сразу вокруг них образуется свободное пространство.

— Алё, вокзал! Вы, двое, подойдите. — Под решкой оживление, у тормозов тишина. Оба послушно пробираются к дубку. На нижней шконке у решки спокойный парень распоряжается выключить телевизор и негромко, через дубок, задаёт вопрос:

— Ты его ударил?

— Конечно!

— Обоснуй.

— Слава, да он же меня дураком назвал! Все слышали, — убеждённо говорит хохол.

— Я не слышал.

— Другие слышали!

— Кто другие? — Слава говорит тихо, почти отвлечённо. — Лёха, ты слышал?

— Нет, я не слышал, — с удовольствием прикуривая, говорит парень с шконки напротив, тот, что лазит на решку. Слава обращает взгляд к тормозам, в его неопределённого цвета глазах прочитать ничего нельзя.

— На вокзале. Кто слышал?

Тишина.

— Ты, — говорит Слава пострадавшему, — называл его дураком?

— Я не помню точно, — мнётся пострадавший.

— Так. Я не слышал. Лёха не слышал. На вокзале никто не слышал. Значит, ты врёшь?

— Я — вру?! — задохнулся хохол.

— Значит, сознаёшься:

— В чём сознаюсь?

— Что врёшь. Ты только что сказал. Твои слова: "Я вру".

— Я не сознаюсь! — хохол разгорячён, но твёрд и убеждён.

— Значит, врёшь и не сознаёшься?

— Я не вру!

— Так не врёшь или не сознаёшься?

— Не вру и не сознаюсь! Слава, я запутался! Но это правда: он меня дураком назвал.

— Запутался или попутал?

— Да, попутал! Ты же понимаешь!

— Понимаю, когда вынимаю. Лёха, что скажешь?

Лёха, серьёзно обдумав вопрос:

— Кто пиздит, тот пидарас?

— Конечно! — хохол явно хочет угодить, но Лёха непреклонен:

— Значит, ты пиздишь?

— Почему? — парень начинает бледнеть.

— Потому что ты сказал, что попутал, врёшь и не сознаёшься.

— Я этого не говорил.

— Значит, мы со Славой пиздим?

— Нет, вы со Славой не пиздите.

— А кто пиздит, тот пидарас?

Хохол едва не плачет:

— Мне смотрящий разрешил.

С верхней шконки слезает до этого молча наблюдавший за хатой мужчина в спортивном костюме, с рукой без двух пальцев, присаживается за дубок и, глядя в упор на хохла тёмным каменным взглядом: