Айрис Мердок - Дилемма Джексона

— Но только не в том случае, если люди любят друг друга так, как любим друг друга мы. Любовь все преодолевает. Я знаю, что ты меня любишь, Туан, я это вижу, и мы будем вместе, мы должны быть вместе, я хочу быть с тобой всегда…

Он оттолкнул ее, поднялся и снова стал метаться по комнате. Она наблюдала за ним, затаив дыхание, комкая в руке платок.

— Я говорил тебе о разных причинах, по которым мы не можем пожениться, даже если я тебя люблю, хотя на самом деле эта любовь нереальна и эфемерна. Должен сказать тебе еще кое-что: я пока ни разу не был ни с женщиной, ни с мужчиной.

— И я никогда не была ни с мужчиной, ни с женщиной.

— Я одержим своими внутренними проблемами и трудностями…

— Ты все время это повторяешь, но я здесь, и наша любовь поддержит и исцелит нас. Мы сможем трудиться, зарабатывать деньги, но даже если мы будем очень бедны, это не изменит…

— Нет, нет, нет! Говорю тебе в последний раз…

— О мой дорогой, я так устала, давай прекратим эту борьбу! Я хочу прилечь, давай хотя бы полежим вместе, отдохнем, ну пожалуйста, любовь моя, пойдем со мной, пойдем вместе…

Она встала и протянула ему руку.

Он долго смотрел на нее, потом взял протянутую руку и покорно пошел с Розалиндой в спальню. Там они сели каждый на свой край кровати лицом друг к другу.

Розалинда была на грани обморока. Ее ошеломило острое ощущение томления собственной плоти, какого она никогда еще не испытывала, — тело словно распадалось на части, болезненно, мучительно, как под воздействием электрического разряда. Отклонившись назад, она стащила через голову платье. Туан сидел неподвижно, наблюдая за ней, его взгляд был спокойным, задумчивым и каким-то отрешенным, будто он уже давно видел Розалинду именно такой в своих мечтах. Его губы разомкнулись, он глубоко дышал, потом начал расстегивать рубашку, но вдруг остановился.

— Иди ко мне, обними меня, Туан, дорогой мой, мы победили…

— Возможно, ты победила, дитя мое. Так или иначе, остается лишь подождать и увидеть…

— Ну, слава богу, наконец все это позади, — говорил Оуэн, сидя в кухне и наблюдая, как Джексон готовит на завтрак рататуй. — Но все же это каприз — удрать с австралийцем. Интересно, он приехал за ней или был здесь все время?

— Интересно, — согласился Джексон.

— Но она могла бы объявиться и пораньше! А также вовремя сообразить, что ей нужен этот австралиец, а не наш бедный Эдвард.

— Это уж точно, — подтвердил Джексон.

— Она заставила всех нас пройти через ад, особенно Эдварда, разумеется, но и Бенета тоже. Мне очень жаль, что она не вышла замуж за Эдварда. В ту ночь — вы были тогда в Лондоне, — когда эту ужасную записку подсунули под дверь… Интересно, как все же они это устроили — находился ли ее австралийский друг здесь, не он ли написал за нее эту записку? Хотя нет, записка ведь была написана ее рукой. Или она просто поняла, что Эдвард не ее судьба, что, в сущности, она его не любит, а вся эта затея — дело рук Бенета?

— Возможно, — не стал возражать Джексон.

— Эдвард вел себя весьма неопределенно, не правда ли? Бенет сказал, что нашел его страшно подавленным, когда навещал в Хэттинге. А Эдвард из тех, кто если уж впадет в депрессию, то не выходит из нее никогда.

— Может быть, — сказал Джексон.

— Дорогой, вы ведь останетесь со мной? Вы слышали, как я разговаривал с Бенетом, когда он позвонил и спросил, не известно ли мне что-нибудь о вас? Я чуть не поперхнулся! Ладно, не буду к вам приставать, по крайней мере сейчас. Просто я так рад, что вы со мной. Я ведь подумываю о самоубийстве. Впрочем, это скучная тема. Вы уже знаете, что Милдред укатила в Индию. Я этого не мог перенести, но, возможно, кто-то из ее богов привел вас ко мне вместо нее. Конечно, вы пока не оправились от шока, хотел бы я знать, что Бенет… Ладно, не буду проявлять любопытства, что бы там ни случилось, он — круглый дурак. Не исключено, что я пойду и отхлещу его кнутом, нет, не буду, наверняка вы мне этого не позволите, вы так великодушны… Черт побери, кто это? Дорогой, пойдите посмотрите: неужели это Бенет? Так скоро? Нет, лучше я сам пойду — это может быть кто угодно.

Звонок у входной двери продолжал звонить. Оуэн открыл. На пороге стояла Милдред.

— Боже праведный! Ты снова вернулась, вот сука! Я думал, ты ушла насовсем! Или ты явилась сказать последнее чертово «прости»? Что тебе нужно? Если ты собираешься уезжать, то для меня лучше, чтобы ты уехала прямо сейчас. А если намерена снова проливать прощальные слезы, проклятие… просто если… а, ладно, входи. Иди в гостиную, хорошо? Я кое-что делаю на кухне. Только не начинай сразу плакать. Ну почему все меня донимают? Иди, иди и, пожалуйста, не высовывай носа из гостиной, пока я не закончу свои дела, а то я рассержусь.