— Мы заплатим еще и вам и девочке. Крик — это уже роль со словами, и я обязательно сниму ее личико.
Мэй крепко сжимает мою руку.
— Вы согласны? — спрашивает он.
Я пытаюсь выбросить из головы воспоминания о хижине и подумать о будущем своей дочери. В этом месяце мне удалось бы отложить для нее чуть больше.
— Постараюсь, — наконец отвечаю я.
Мэй еще сильнее вцепляется мне в руку. Когда режиссер отходит, она оттаскивает меня в сторону.
— Позволь мне покричать вместо тебя, — умоляет она шепотом. — Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне.
— Это же я кричала, — говорю я. — Мне хочется, чтобы из этой ночи все-таки вышло что-то стоящее.
— Это мой единственный шанс.
— Тебе всего двадцать два…
— В Шанхае я была красоткой, — продолжает Мэй. — Но это — Голливуд, и мне осталось не так много времени.
— Мы все боимся постареть, — говорю я. — Но мне тоже этого хочется. Ты что, забыла, что я тоже была красоткой?
Она не отвечает, и я пускаю в ход единственный аргумент, перед которым, как мне кажется, она не сможет устоять:
— Я вспомнила то, что произошло в хижине.
— Ты всегда используешь тот случай, чтобы получить то, что тебе нужно.
Я делаю шаг назад, пораженная ее словами:
— Что ты сказала?
— Ты просто не хочешь, чтобы у меня было что-то свое, — говорит она отчаянно.
Я стольким ради нее пожертвовала — как она может так говорить? С годами моя обида растет, но она еще ни разу не помешала мне дать Мэй все, чего она желает.
— Все возможности всегда доставались тебе, — продолжает Мэй уже громче.
Теперь я начала понимать, что происходит. Если ей не удается добиться того, что ей нужно, она пытается взять это силой.
— Какие возможности?
— Мама с папой послали тебя в колледж.
Этот аргумент несколько устарел, но я отвечаю:
— Ты же сама не хотела.
— Все любят тебя больше, чем меня.
— Это просто смешно…
— Даже мой собственный муж предпочитает тебя мне. Он с тобой всегда так мил.
Какой смысл спорить с Мэй? Мы вечно ссорились по одним и тем же поводам: наши родители любят одну из нас больше, у одной из нас есть что-то лучшее — будь то мороженое с более вкусным сиропом, модная пара туфель или более общительный муж, или же одна из нас хочет сделать что-то вместо другой.
— Я кричу не хуже тебя, — давит Мэй. — Снова прошу: пожалуйста, позволь мне это сделать.
— А Джой? — мягко спрашиваю я, наступая на больную мозоль моей сестры. — Ты же знаешь, что мы с Сэмом откладываем деньги, чтобы она могла поступить в колледж.
— До этого еще пятнадцать лет. И ты думаешь, что китаянку возьмут в американский колледж?
Глаза моей сестры, весь вечер сверкавшие радостью и гордостью, смотрят на меня враждебно. На мгновение я переношусь в прошлое, в нашу кухню в Шанхае, в тот день, когда повар пытался научить нас делать пельмени. Сначала нам было весело, но все обернулось ужасной дракой. Теперь, много лет спустя, вечер, обещавший быть приятным развлечением, оказался мучительным. Я смотрю на Мэй и вижу в ее взгляде не только ревность, но и ненависть.
— Отдай мне эту роль, — говорит она. — Я ее заслужила.
Я думаю о том, что она работает на Тома Габбинса, что ей не приходится весь день сидеть взаперти в одном из наших предприятий, что она ходит на съемки вместе с моей дочерью и проводит время вне китайских кварталов.
— Мэй…
— Не надо снова начинать свое брюзжание, я не желаю этого слышать. Ты отказываешься видеть, как тебе повезло. Знаешь, как я тебе завидую? Ничего не могу с этим сделать. У тебя есть все. У тебя есть любящий муж, который разговаривает с тобой. У тебя есть дочь.
Вот! Она это произнесла. Я отвечаю так быстро, что не успеваю обдумать свои слова:
— А почему тогда ты проводишь с ней больше времени, чем я?
Сказав это, я тут же вспоминаю старую поговорку, гласящую, что в рот входят болезни, а изо рта выходят катастрофы. Порой слова оказывают более разрушительное действие, чем бомбы.
— Джой больше нравится быть со мной, потому что я обнимаю и целую ее, потому что я держу ее за руку и разрешаю ей сидеть у меня на коленях, — парирует Мэй.
— Это не по-китайски. Подобные прикосновения…
— Когда мы жили с родителями, ты в это не верила.
— Да, но теперь я мать, и я не хочу, чтобы Джой выросла разбитым фарфором.
— Она не станет падшей женщиной только из-за того, что ее обнимала мать!
— Не учи меня, как воспитывать мою дочь!
Услышав ярость в моем голосе, люди удивленно на нас смотрят.
Читать дальше