Юлий Самойлов - Волна

— Отличная английская шерсть, — резюмировал продавец, предлагая мне примерить костюм — он сидел, как влитой.

Второй же костюм был угольно-черный и чуть пушистый, с Эйфелевой башней на подкладке, а третьим оказался коричневый чешский костюм.

Продавец плотнее задернул шторку кабины и принес еще отдельный пиджак, натуральный твид, и три пары брюк — я только кивнул головой: отлично!

— А из сорочек можно сделать, так сказать, джентльменский набор. У вас что по вороту? Как будто сорок один? — и продавец ловко измерил мне шею. — Сорок два, с вашего разрешения. Значит, так. Еще вот рекомендую вам две пижамы, это китайские. Ну и халат махровый, болгарский. — Он нагнулся и показал зеленый шестиугольник этикетки — София.

Я кивнул головой и протянул ему еще полсотни, он что-то попытался сказать, но я сунул ему деньги в карман. Показал на чемодан:

— Все это выгладить — и туда, там есть специальное устройство.

Продавец осклабился, показывая неестественно белые зубы:

— Знаком с этими чемоданами.

Потом он вызвал такси, и я поехал в ГУМ. Сунув шоферу четвертак, я показал ему на другую сторону улицы:

— Там жди меня, а по счетчику я уплачу, само собой.

Здесь я купил серый чешский плащ — он имел скрывающийся в специальный карман капюшон и, главное, был непромокаемый. Я не любил вещей, которые лишь внешне выглядели эффектными. Здесь же я обзавелся двумя парами туфель, резиновыми сапогами и купил еще множество всяческих мелочей. Особенно же доволен я остался шикарным немецким несессером с блестящей, под крокодила, кожей.

Такси стояло там, где я указал.

— А теперь куда? — спросил шофер.

— А теперь… — я взглянул на чемодан и засмеялся. — А теперь в Сандуны.

Шофер кивнул головой и, уже ведя машину, спросил:

— А чему ты засмеялся?

Я усмехнулся:

— Да так… Подумал, мол, вот было бы интересно, если бы я вышел, а тебя тю-тю.

— Как это тю-тю? — несколько напряженно спросил шофер.

— А так! Взял и уехал! Чемоданчик-то — ничего!

— А-а, — протянул он, — значит, интересно? Ну, ладно, в следующий раз, если оставишь, так и сделаю, чтоб интересно было.

— Да ты не обижайся! Мало ли какая фантазия может прийти в голову. Можно подумать, таких случаев не бывает.

— Почему не бывает? Вот у нас к одному садятся трое: два парня и девка. Везет… Потом они струну на горло набрасывают — и привет!

— Зачем удавили-то?

— Ну, как зачем? Деньжонки были, рублей этак сто, ну и машина. Они на ней немножко погусарили.

— А водитель?

— Похоронили — и все! — Шофер прикурил потухшую сигарету. — А ты говоришь: не случается. Все случается. Разные люди. Десять миллионов в Москве: восемь своих да два — приезжие. Вот ты, например, не москвич.

— Я родился-то здесь, да и жил долго, а сейчас вот в Липецке.

В Сандунах, как и раньше, когда я был совсем молод, стояла толпа. Но я, по старой привычке, поймал банщика и через пятнадцать минут был в номере, вместе с моим огромным, как шкаф, чемоданом.

Банщик был силен и жилист и дело свое знал от и до и еще сверх этого. На мое замечание по этому поводу он только усмехнулся:

— Тут такие особы бывают, что и думать страшно, а ты… Ты меня уважил, заплатил хорошо. Я ж тоже человек.

— Ну, а как же, — согласился я, — это прежде всего.

Я лежал под грудой мыльной пены, и перед моими глазами неостановимыми пятерками шли этапы, и видел я их словно со стороны: меня уже не было среди них, и я понял, что почти совсем вылез из проклятой шкуры, хотя где-то внутри тоненько и болезненно ныла нотка сомнения.

Банщик заказал мне такси, и я начал одеваться. Из чуть запотевшего овального зеркала на меня смотрел весьма респектабельный джентльмен, правда, коротковолосый и с усталыми глазами, в дорогой, но не броской одежде.

Потом, уже на вокзале, я сдал Гроссгерманию в камеру хранения и пошел обедать в знакомый ресторан. Девица, сидевшая с бутылкой пива в полупустом зале, увидев меня, сразу подобралась и умело выставила из-под стола длинные, красивые ноги. Я, конечно, понял: это вызов и приглашение. Но еще в зоне у меня появился какой-то страх, вернее, сомнение в себе, какое бы, наверное, почувствовал человек, когда-то хорошо плававший, но вот уже десять — пятнадцать лет не видевший воды.

Об этом я раздумывал, уже идя к букинистическому магазину. Он оказался на старом месте, и, что более странно, в нем был тот же самый старик-продавец, который, естественно, стал еще старше и как-то высох. Я спросил у него несколько названий, купил сборник стихов Альфреда де Виньи и роман Булвера-Литтона на английском языке.