Татьяна Догилева - Жизнь и приключения Светы Хохряковой

– Володечка, может, перекусишь? Не хочешь? Что же с тобой делать, совсем с лица спал. Кушать-то надо, а то откуда силы брать? Может, тебе таблеточку успокоительную? А то еще пустырник хорошо помогает от нервов. Сбегать в аптеку?

– Ничего мне не поможет, – отвечал Володечка. – От моей болезни лекарств нет.

В общем, ресторан жил насыщенной эмоциональной жизнью; на работу бежали, как на праздник, чтобы пообсуждать развитие нашей трагической истории. Ко мне тоже подобрели и стали в перекурах психологически обрабатывать: «Чего ты парня мучаешь, вертихвостка? Исстрадался же весь. Чего тебе надо? Принца? Не дури. Принцев не бывает. Лучше Володьки не найдешь. А любит-то тебя как! Смотри, сейчас упустишь, потом локти кусать будешь. Ах, если бы меня кто так любил!»

И, надо сказать, их ежедневные психообработки начали действовать. Я сама себя стала уговаривать: «Ну пукает. Но все же пукают, – это просто физиологический процесс. Может, я его приучу выпускать газы в туалете, и вообще вылеплю из него нужного мне мужчину. Буду Пигмалионом, а он Галатеей».

Я очень возбудилась от этой идеи. И стала поглядывать на Володю все чаще и подмечать в нем все больше и больше достоинств. Он тоже вроде повеселел. В общем, все катилось к счастливой развязке. Я уже внутренне репетировала, как подойду к нему и скажу: «Я вернулась, Володя. Прости меня за всё!»

Официантки в ожидании Мендельсона носились по ресторану с реактивной скоростью и пугали клиентов своей невероятной добротой и предусмотрительностью. Как вдруг грянул гром среди ясного неба. Володя объявил, что увольняется, но напоследок заказывает в «Веселом Ежике» свадьбу на сто персон.

– Какую свадьбу?

– Свою собственную. Я женюсь на Ире Газиматовой.

Ира Газиматова была единственной дочерью начальника пожарной охраны всего города Ежовска. А пожарная охрана – это сила, кому как не ресторанным это знать.

Коллектив онемел. У меня так просто ноги подкосились. Я рухнула на стул и разревелась. Не от того, что Володя женится, это ладно, я сразу вспомнила, как он бродил по дому в несвежих трусах и какой он в принципе был противный. Нет. Меня пронзил ужас от воображаемой картинки, которая чуть не стала явью: я прихожу к нему с повинной и робко с любовью заглядываю в глаза, проникновенно говорю: «Прости меня за все, милый, я вернулась!» А он мне в ответ: «Поздно, дорогуша! Я женюсь на Ире Газиматовой! Ха-ха-ха!»

Меня аж заколотило. Мое состояние всполошило всю женскую часть официантского состава (а у нас, считай, весь официантский состав женским был, за исключением Володи и еще одного мужика – Игоря). Они стали носиться по ресторану как сумасшедшие курицы и, не обращая внимания на посетителей, орать истошными голосами:

– Ей плохо! У нее шок! Она сейчас умрет! Вызывайте «скорую»!

Мне стали брызгать в лицо водой, да с таким энтузиазмом, что ровно через минуту я была мокрая насквозь. Меня и так колотило, а тут от холода еще и зубы стали стучать.

– А-а! Судороги у нее, кончается! Коньяку ей!

И в меня влили полстакана коньяку. Поскольку мой организм к алкоголю непривычный, то коньяк подействовал почти мгновенно: зубы стучать перестали и меня разобрал смех. То есть я стала похихикивать. Бедные женщины застыли в скорбном молчании, и только самая старшая, Наталья Григорьевна, констатировала:

– Всё! Чокнулась девка!

По-моему, они собирались заголосить, как на поминках. Но тут появился в зале директор, обматерил всех, велел заканчивать это безобразие и убираться в подсобку. Это он мудро поступил, потому что официантки пребывали явно в нерабочем настроении. Клиентов было мало, и их обслуживание легло на плечи Игоря, плюс в помощь ему поставили бармена Славика.

В подсобке все расселись кто на чем, меня попытались уложить на обшарпанный диван, но я воспротивилась и сказала:

– Я в порядке, просто пьяненькая; и холодновато – мокрая вся.

Маринка, с которой я не очень-то ладила раньше, притащила мою одежду, я переоделась и сидела, в общем-то не очень понимая, что делать дальше. Знала только одно – уходить не хотелось.

– Спасибо вам, женщины, за вашу доброту и заботу, – совершенно искренне сказала я.

Наталья Григорьевна обняла меня:

– Доченька, кто же женщину поймет и посочувствует ей? Только другая женщина. От мужиков столько подлости и предательства. Я сама от них натерпелась, вспомнить страшно. – Она помолчала и добавила: – И сейчас терплю.

Махнула рукой и тихо заплакала. Нрав у нее был легкий, любила посмеяться, но все мы знали, что жизнь у нее непростая: муж всегда на шее сидел, двоих парней вырастила, болезней кучу приобрела, особенно ноги ее беспокоили, а горбатилась, «чтобы детишкам подсобить», которые уже переженились. У других тоже заблестели глаза, а некоторые зашмыгали носом.