Дина Рубина - Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

– А сколько стоит эта, к примеру? – лениво осведомилась я, небрежно покручивая в пальцах изделие.

Главным в этом вопросе является слово «к примеру». Оно сразу ставит под сомнение исходную цену товара.

– Это – настоящая ручная работа, госпожа, позапрошлый век, сирийский мастер, редкая вещь!

– Я спросила тебя о цене... – тон по-прежнему непроницаемый.

– Посмотри, какая тонкая вязь – видишь? Павлиний хвост... растения, тонкие листики, какие узоры... Многодневная кропотливая работа...

– Ну-ну?

– Это – вещь дорогая, но лично тебе я спущу цену, ты, я вижу, настоящий ценитель, разбираешься...

Он еще не видит – насколько я разбираюсь и на сколько ему придется спустить цену.

– Короче?

– Это стоит четыреста двадцать пять долларов, но тебе я уступлю за триста семьдесят пять, госпожа!

Тут особенно трогательны эти хвостики: двадцать пять, пять, пятнадцать... К реальной цене, и вообще к реальности, эти цифры не имеют никакого отношения.

– Спасибо! – прочувствованно говорю я. – Действительно, ценная вещь.

После чего аккуратно ставлю вазочку на полку и поворачиваюсь к ней спиной.

– Подожди! – вскидывается он. – Я вижу, ты серьезный покупатель. Назови свою цену.

Но я ухожу все дальше вдоль полок, скользя рассеянным взглядом по сводчатому потолку, с которого гигантскими виноградными гроздьями свисает добрая дюжина старинных бронзовых люстр.

– Погоди же, госпожа! Мы только начали интересный разговор! Назови свою цену!

– Нет, – бросаю я, полуобернувшись, – это ты назови сейчас настоящую цену такой маленькой вазочки.

– Сядь, – говорит он, – сядь, выпей кофе... И твоим друзьям сейчас сварят кофе...

Немедленно двое юношей (сыновья – племянники?) исчезают, чтобы сварить кофе. Нас усаживают на плетеные, с мягкими подушками, диваны вдоль стены, перед которыми на полу расстелены ковры, а по бокам стоят высокие медные и серебряные кальяны.

– Смотри, – говорит он, – вещь действительно изысканная, и ты видишь это сама. Я готов сделать тебе изрядную скидку. Но я не готов разориться!

Разорение Селиму вообще-то не грозит. Сотни квадратных метров этой пещеры заняты коврами, кальянами, вазами, старинной резной мебелью иранской тонкой работы, инкрустированной пластинками перламутра и слоновой кости; мраморными фрагментами с раскопок, крылатыми ангелами, золотыми и серебряными распятиями, печатками, кольцами, браслетами, древними монетами и всевозможными сокровищами земли и ее недр, особенно – недр, так как по большей части товар ему поставляют опытные и изощренные в своем мастерстве грабители древних могил... Ежеминутно в лавку заходят очередные покупатели, делают шаг другой в это зачарованное пространство, спускаются на три ступени вниз или поднимаются на пять ступеней вверх и – пропадают часа на полтора... По магазину снуют юноши-продавцы, мужские ипостаси райских гурий, призванные не дать уйти без покупки заблудившемуся в пещере...

Нами же – из уважения – занимается сам хозяин, которого связывает с Мариной многолетнее знакомство...

Нам приносят кофе, о котором не мог бы сказать худого слова ни один ценитель этого напитка ни в одном уголке земного шара. Мои друзья интересуются по-русски – что будет стоить это гостеприимство, я отвечаю им – ничего. Это – Восток. Сидите, пейте, забудьте на пять минут о своей Америке и следите за нашими руками...

А наши с Селимом руки действительно говорят сейчас более выразительно и откровенно, чем наши голоса. За всем этим танцем обольщения покупателя он как бы забывает назвать настоящую цену... А я не тороплю события. Я хвалю кофе, мы перебрасываемся несколькими фразами о ситуации с туризмом в этом году... Руки взлетают почти симметрично, его ладони свободны, движения их плавны, они словно подгребают к себе воду, по которой плывет выгода; мои ладони прикрыты, попеременно заняты чашкой кофе, и – отгоняя мух, – отгребают от себя притязания...

– К сожалению, – наконец замечает он сокрушенно, – тот поставщик, сириец, который добывал мне товар, в прошлом месяце умер... Больше таких вазочек у меня не будет.

Я цокаю языком, качаю головой и выразительно смотрю на часы, приподнимаясь из кресла.

– Ладно, давай совершим сделку! – восклицает хозяин. – Триста сорок пять долларов будет достойной ценой этой редчайшей вещи!

Я согласно киваю...

– Пятьдесят пять долларов, – говорю я негромко, – будет достойной ценой этой безделице. Для цветов она мала, для зубочисток – велика. Так, вазочка для двух карандашей.