Дина Рубина - Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

– С помидорчиком! – смеялась я.

В этой забегаловке, похожей немного на общепитовские места нашего детства, только чуть более чистой, мы часа два сидели, не в силах расстаться, перебирая Ташкент, как четки, нащупывая друзей, знакомых, соседей... Я говорила – как все-таки они, наши ташкентцы, не теряются нигде! А он исправлял меня – да не ташкентцы, не просто, не Сызрань какая-нибудь, не Кинешма... – «колониальные белые»! – это же особый тип людей, всегда готовых к неизведанному, гибких, покладистых к обстоятельствам, и – рисковых... Так говорил дядя Миша, умнейший алкаш, – ты не знала его? – яркий такой персонаж, завсегдатай шалманов, одно время он жил с безумной матерью безумной Веры Щегловой. Мать его и угробила, ты знала эту историю? Просто зарезала, и все, вроде от ревности...

Не-ет, «колониальные белые», это, я тебе скажу! Да я за версту в любой стране их вижу! – это же вечные караванщики на привалах Великого Шелкового пути... И, в отличие от таких же бакинцев-тбилисцев-ереванцев... каким русским языком они говорят, а?... А все потому, что город буквально кишел странными пришельцами: какими-то нищими полуживыми дворянами, белогвардейскими китайцами, сиделыми по лагерям профессорами... Ё-моё! Как вспомнишь сейчас – кого у нас там только не было! Не-е-ет, эти «колониальные белые» с детства жизнью обкатаны, – как вот море камешек катает...

И знаешь, откуда их удачливость на новом месте берется? Я много думал над этим... Понимаешь, с детства варясь в нашем Вавилоне этносов, наций и народностей, мы знали, что человек может быть другим, более того: что он всегда другой, но надо, надо сосуществовать, раз некуда друг от друга деться, что важнее всего – сосуществовать, что жизнь на этом стоит! И вот это самое умение понимать другого, как выяснилось в экстремальных условиях самых разных эмиграций, и есть – одно из лучших качеств блядской человеческой натуры... То, что на Западе называют безликим словом «толерантность»... Да не толерантность это, а – вынужденное милосердие, просто-напросто смирение своего «я», – когда понимаешь, что ты не лучше другого, а он – не выше тебя...

Мой старый и вновь – только что – обретенный приятель увлекся; чувствовалось, что сейчас, в этой, почти ташкентской, забегаловке, за этим, почти ташкентским, пластиковым столом, на этой солнечной, столь похожей на ташкентскую, улочке ему очень важно додумать в моем благодарном и сочувственном обществе какие-то свои давние мысли.

– Вот, возьми моего босса: может, ты и знала его – Леонид Волошин? Тоже, смотри, поучительная судьба, чистый Голливуд: он поначалу принимал участие в разработке новой версии операционной системы UNIX, и особенно в разработке языка Java, ошеломляюще стремительно преуспел, несколько лет возглавлял одну из компаний, специализирующуюся на разработках поисковых систем и онлайн-программ, потом приобрел значительную часть ее акций... Сейчас у него две преуспевающие компании – в Чикаго и Нью-Йорке... Между прочим, обе процентов на десять состоят из ташкентцев, – босс у нас классный мужик, дай ему бог здоровья, землякам помогает где только может, тянет-потянет...

Вдруг он встрепенулся, щелкнул пальцами, – вспомнил о чем-то...

– Кстати, не забыть! Хорош я... Здесь на днях должна открыться в... – достал из нагрудного кармана пиджака записку, из другого кармана очки, нацепил их, прочитал: – «Музе-он Ис-ра-эль»... открыться выставка Щегловой... Есть у меня ответственное задание – достать каталог и потусоваться... хотя, скажу тебе со смущением, не большой я любитель всех этих музеев... Но... Лёня – друг, босс... С другой стороны... – он задумался, сложил очки, сунул их обратно в карман:

– С другой стороны, он все равно пришлет своего Готлиба...

Тут я с немалым удивлением услышала, что босс выслеживает все выставки Щегловой, сам едет или посылает своего порученца куда бы ни пришлось. Зачем? Да бог его знает... Такой вот у человека задвиг на картинах этой художницы... – и, складывая записку, мой старый приятель подмигнул:

– Слушай, нам бы с тобой его проблемы!

А дней через пять за столом у общих приятелей я слушала рассказ самой художницы о недавних морских впечатлениях, – друзья вывезли ее отдохнуть и глотнуть воздуха в тихую и совершенно пустынную бухту в Синае...

Она рассказывала, как, гуляя по берегу во время отлива, довольно далеко углубилась в море, туда, где обнажилось мокрое песчаное дно с коралловыми рифами... Чистое высокое небо, палящее солнце...