Дина Рубина - Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

– Да-да... конопля достигает больше двух метров в высоту...

– ...мне было года три-четыре, и я, видимо, устала, мать уложила меня спать на траве. Просто расстелила свою кофту... А когда я проснулась, то увидела голого всадника на коне... Он скакал и хохотал...

– ...Я только слышал, что есть такой экзотический способ сбора конопли... Обычно комбайнеры счищают с ковша своего экскаватора... Очевидно, в то время она только начинала... подручными средствами... Но смолу, как правило, собирают на кожаный пиджак или пальто – просто человек бегает по полю... потом скребками счищают...

– Да, да! – воскликнула Вера, опять, как маленькая, хватая его за руку, словно боялась потерять нить воспоминания, вернее, боялась, что дядя Миша исчезнет куда-то, увернется от разговора, который ей прежде никогда не был нужен, но от которого сейчас зависела новая картина...

– Он забыл пиджак, понимаешь?! Господи, вот сейчас все проявляется, как на фотографии... Ну да, он вроде забыл пиджак, или не отыскал его, что-то такое... – они ругались... Потом, когда уже оказались на месте... этот, молодой, дядя Садык... мылся над ручьем... и мать подошла, шлепнула его по голой спине и сказала: «А это чем не кожа!»...

И, знаешь, когда я проснулась... это было такое потрясение – багровое солнце, заливающее вершины снежных гор, блеск потного человеческого тела, единого, слитного с телом животного: полуконь-получеловек!... Потом ужасно стонал, скрежетал зубами, когда с его спины и груди ножами счищали что-то вроде... пластилиновой корки... И между ладонями так, скатывали шарики... как курт...

Вера ошарашенно смотрела на дядю Мишу:

– Почему я это помню? Ведь я спала? Как я могу это помнить?

– Ты не спала... Просто запах конопли, дурман, – это ведь наркотическое вещество... А ты была очень мала... Да-а-а... – он покрутил головой, глухо пробормотал: «Из глубины взываю к тебе, Господи!»

– Что? – напряженно спросила она.

– Ничего... Это из Псалмов... – видно было, что дядя Миша устал от разговора. В последнее время он вообще очень быстро от всего уставал. – Она не учла твоей памяти и твоей впечатлительности... Впрочем, ты же тогда ничего не поняла...

– Но мне часто это снилось... – медленно проговорила Вера... – Моя память позаботилась о том, чтобы законсервировать картинку... до времени употребления...

Только я не понимаю – почему ты связываешь то убийство... (и она и дядя Миша – оба! – упорно продолжали называть тот кошмар убийством)... Ведь она все-таки любила тебя...

– Какая там любовь! – он поморщился, вяло махнул рукой, свисающей с борта гамака, как на давней пожелтелой открытке свисала с плетеного кресла рука художника Левитана... – Катя не способна любить... Просто она никогда не могла допустить, чтобы хоть что-то, ей принадлежащее, вдруг не оказалось на месте. Теперь уже я могу сказать тебе, – однажды она призналась, что не стала делать аборт, а родила тебя, только поэтому: ты принадлежала ей, была ее животной собственностью, а никому отнять ее собственность она бы не позволила... Выгрызть глотку посягателю – наиглавнейший ее рефлекс. А здесь все совпало: бизнес становился особенно опасным, она знала, что в любую минуту угры могут на нее выйти... Ну, и я стал отбиваться от рук... Ей надо было сесть на чуток, отсидеться, заодно проучить меня... вот и все! Она и не собиралась так уж меня калечить... Это у нее случайно, в процессе получилось... Я ведь не сопротивлялся – удивился очень... Известный феномен: покорность жертвы... Артистизм ее подвел, азарт... актерское вдохновение накатило...

Он опять закашлялся, изнемог от натуги, так что высокий лоб покрылся капельками пота... Наконец утих...

– Дядя Миша... – тихо позвала Вера... – ответь, ради бога... почему ты с нею жил?

Он долго молчал, прикрыв глаза... Ей даже показалось, что он заснул... и она с жадной исследовательской любовью смотрела на его, все еще густые, но с сильной проседью, волнистые волосы, и совсем уже седую бороду... словно снимала прижизненную маску, поскольку посмертная ей была не нужна... Интересно, дожил ли до седой бороды великий русский пейзажист Исаак Левитан...

Вдруг он открыл глаза и сказал:

– Но ведь это был единственный способ остаться с тобой... Она положила ладонь ему на рубашку, туда, где вздымалось и опадало захлебывающееся сердце.

– Так ты... оставался с ней... ради меня?

– Помоги зайти в дом, что-то стало прохладно... – просипел он, приподнимаясь в гамаке... – И перестань плакать! Это просто жизнь, Веруня... Просто жизнь...