Дина Рубина - Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

Самое интересное, что в группке людей, ожидающих на противоположной стороне, когда зажжется зеленый, я увидела Клару Нухимовну, аккомпаниатора нашего школьного хора. Она размахивала руками, кричала что-то вслед убегающему гробу (это выглядело, как рукоплескания)... но из-за оркестра – трех лабухов, вломивших мрачный шопеновский китч с внезапным энтузиазмом, – ее не было слышно.

Наконец светофор сменил гнев на милость, пешеходы ринулись навстречу друг другу, и на несколько коротких мгновений два потока смешались.

Тут, в водовороте, я поздоровалась с Кларой Нухимовной, столкнулась плечом с высокой девушкой, извинилась – та не ответила, устремляясь вслед духовикам, опять заглохшим, одновременно поддерживая под руку Клару Нухимовну, вернее, волоча ее за собой...

И только чуть позже, садясь в свой троллейбус, я сообразила, что знаю ее...

Лёня, помимо всевозможных скучных достоинств, львиная доля которых Вере была неизвестна, ибо непостижима, обладал замечательным качеством: он являлся тогда, когда был необходим до зарезу, и приносил то, в чем была неотложная нужда. Например, однажды появился в разгар борьбы с лопнувшей батареей и бросился на амбразуру, ступая в лужу на полу в своих умопомрачительных мокасинах.

– Хорошо, что у меня разводной ключ оказался так кстати! – удовлетворенно заметил он, когда уже подтерли пол и поставили чайник на газ.

Между прочим, борьба с батареей происходила в одиннадцать вечера. Спрашивается – куда это он направлялся так поздно, да еще с разводным ключом?

Да нет, все просто: у них с мамой давно в подвале что-то там подтекает, и он наконец решил заняться этим всерьез. Ключ захватил на работе... А поздно... Ну-у... он проходил неподалеку, знает, что Вера – «сова», и решил заглянуть на чаёк...

Вера смеялась: Лёня, вы как с неба сваливаетесь!

Он серьезно отвечал: а как вы думали... у каждого из нас есть свой ангел-хранитель...

Так он появился тем ранним осенним утром, когда от Клары Нухимовны прибежал, ни свет ни заря, соседский мальчик с запиской: «Миша отмучился», и Вера заметалась по комнате, лохматая со сна, босая, напяливая свитер на ночную рубашку, хватаясь дрожащими руками за сумку, за брюки... не понимая – что же делать дальше...

И тут позвонили в дверь. Она уже знала – кто это.

– Вера, ничего, что так рано?... Я на минутку, бегу на работу... – он протягивал банку, почти полную темной маслянистой жидкостью. – Вы говорили насчет морилки для рам, а я знаю парня в одной мастерской, и вот... Почему вы стоите босая?

– Дядя Миша умер... – растерянно проговорила она... – вот, записка от Клары... Она там ждет, бедная... Я побегу и... Лёня... что в таких случаях делают?

– Хоронят, – просто ответил он. Поставил банку на пол в прихожей. – Одевайтесь, я жду вас внизу. Пяти минут хватит?

И эти пять минут, им заданные, словно кто нажал на кнопку секундомера, выстроили весь день по невидимому ранжиру.

Когда она спустилась и он открыл дверцу такси, неизвестно – как и где им перехваченного, и главное, нанятого на весь день, а это совсем было натуральным чудом! – у него в голове уже был составлен план действий.

Так что дальше на ней оказалась только Клара Нухимовна, промакивающая глаза и слезливый нос трепещущим платочком и повествующая о том, каким нежным мальчиком был Мишенька... – а гроб, машину, место на кладбище, оркестрик из трех знакомых студентов консерватории и прочую загробную бухгалтерию... как бы махом единым осуществил все тот же долговязый ангел-хранитель, – невозмутимый, с несколько даже рассеянным выражением близоруких глаз...

И все, как говорила потом умиленная Клара Нухимовна, «прошло без сучка, без задоринки», если не считать нелепой попытки дяди Миши убежать от провожающих на том долгом светофоре, на углу Осакинской и Пушкинской. (Кларин переулок был в который раз перерыт, и «рафик» к дому подъехать не мог, ждал всю процессию на Пушкинской.)

Да, вот это была картинка! Вера отрешенно смотрела на ускользающий гроб, Клара горестно вслед вопила, ребята не слышали и, озабоченные лишь тем, чтоб поспевать в ногу, устремлялись все дальше...

Это волнообразное движение безмятежно плывущего гроба она вспоминала лет через двадцать пять: так вели ее аркады Падуи, передавая из дуги в дугу, перекатывая под собой волнообразным светом неба... И решение композиции картины «Убегающий узник», – на которой утлая лодочка плоского гроба на разъезжающихся ногах, в стоптанных штиблетах шестерых пьяниц, устремляется куда-то за раму картины и вдаль... – навеяли как раз эти аркады, а не что-нибудь конкретное из прошлого, но дело не в этом...