Джон Апдайк - Бразилия

Саломан моргнул, но промолчал.

Тристан неуклюже продолжил:

— Я имею в виду цвет ее лица. Как вам кажется, не изменился ли он? Видите ли, хотя я и ругал ее, во время наших путешествий она не всегда прикрывалась от солнца шляпой.

Старый дипломат приподнялся на носках, расправил плечи и легкой гримасой подчеркнул значение того, что он сейчас скажет. Говорил он медленно, будто произносил речь по памяти или на недавно выученном иностранном языке.

— Для отца дочь всегда остается совершенством. Я нахожу Изабель такой же очаровательной, как и тогда, когда впервые увидел ее на руках ее святой матери. Можете не беспокоиться о воздействии солнца на ее кожу: она хорошо переносит загар. Ее мать происходит из андрадийских Гуимаранов, а у андрадийских Гуимаранов еще в Португалии появилась капелька мавританской крови. — Он не сводил глаз с лица собеседника. — Разве вы не согласны со мной относительно совершенства моей дочери?

Тристан заметил, что у него, как и у Изабель, на полной верхней губе имеется небольшой вертикальный валик посредине, но у отца он был несимметричен, и это делало его рот насмешливым.

— Согласен, господин, — твердо сказал Тристан, — я тоже полюбил Изабель с первого взгляда, и благодаря ей с каждым днем моя любовь становится все сильнее. Она не только красива, но и смела, не только смела, но и находчива. В ней я нашел свою судьбу и цель своей жизни — в ней и в моей любви к ней. Она — само совершенство.

Саломан уловил мрачные нотки в голосе мужчины, когда тот возносил хвалу своей жене, но приписал это всем известной меланхолии португальской расы; такой авторитетный исследователь, как Жилберто Фрейр, утверждает, что, если бы ранние колонисты не привезли в Новый Свет африканцев и тем самым не подняли настроение в своих поселениях, вся бразильская затея угасла бы от элементарной тоски. Однако в Новом Свете африканцы так страдали от тоски по дому, что даже придумали для обозначения этого чувства особое слово, «банзу» — черная печаль.

Изабель вернулась из сверкающего кафелем грота ванной комнаты, освежив свою женственность соответствующими жидкостями и духами. Она протянула обоим еще влажные руки, соединяя отца и мужа.

— Я не вижу кольца, — сказал отец, разглядывая ее руку. — Разве вы, дети мои, пренебрегаете обрядами нашей духовной матери — церкви?

— У меня было кольцо, — объяснила Изабель. — Очень ценное кольцо, но я продала его в такой момент, о котором я вас обоих попрошу меня не расспрашивать — иначе вы сочтете это глупостью. Это было красивое кольцо, подарок Тристана, с надписью «ДАР». Мы не знали, что это слово обозначает.

— Если позволите, я могу высказать предположение, — заговорил отец. — Кольцо это указывает на принадлежность к одной из самых священных и тайных организаций янки — ассоциации почтенных дочерей солдат, которые сражались во времена их грязной революции [16]. Выторговать такое кольцо — настоящий подвиг. Однако у меня еще остались друзья в Вашингтоне — Генри Киссинджер еще служит своему президенту, — и я попробую, попробую достать его.

Хлопотливый насмешливый тон наигранной скромности дал понять Тристану и Изабель, что ему это удастся. Так Саломан одарил наконец влюбленных своим благословением.

И они зажили счастливо в Сан-Паулу, сначала на квартире в Гигиенополисе, а затем в одном из кварталов Жардим-Америка в двух шагах от Руа-Гренландиа, прожив там в общей сложности более десяти лет. Братья Леме сумели выбить Тристану должность в среднем управленческом звене, но не на автомобильном заводе, где он заворачивал болты крепления двигателя перед беззубым улыбающимся Оскаром, а на текстильной фабрике в Сан-Бернарду, одном из так называемых «алфавитных» городков-спутников Сан-Паулу.

Фабрика представляла собой огромный цех, где гигантские ткацкие станки грохотали, словно миллион барабанщиков; стук каждого отдельного станка челнока был, конечно, намного слабее металлического грохота автомобильного завода, но челноков было очень много. Поначалу Тристан пытался понять тонкости производственного процесса, разобраться в основах плетения, деталях станков и формах челноков, в различиях между прямым плетением и косым, в том, как различная высота подъема нити основы на утке дает шелк или дамаст, вельвет или бархат, у него голова шла кругом, когда он думал о работе станка со множеством вращающихся конусовидных мотков, управляемых механическим устройством на перфокарте, который ткал полотно с самыми замысловатыми узорами.