Игорь Симонов - Год маркетолога

Как ни далеки были от меня всегда теории заговоров, последние недели я не мог отделаться от мысли, что и само по себе общество потребления есть не причина происходящих с нами необратимых изменений, а следствие неспешных разговоров лет сорок назад под шум океанского прибоя на террасе роскошнейшей виллы, удивительным образом вписанной знаменитым архитектором в скалистый пейзаж крошечного острова где-нибудь на Карибах. После хорошего ужина, полюбовавшись солнечным закатом под коньяк и сигары, почему бы и не порешать судьбы мира. Всем уже очевидно, как нелепы, кровавы и разрушительны попытки так называемых радикалов что-либо изменить в окружающем мире. Если кто-то еще не понял, пусть они убьют милейшего премьер-министра, а может, и двух, этого добра не жалко. Тогда от них отвернутся даже самые либерально настроенные интеллигенты. Их не будет поддерживать никто, пока они не понадобятся снова, чтобы кого-нибудь напугать. Остается, однако, целое поколение, у которого в комнатах висят плакаты с изображением Мао и Че. «Но вы же не думаете, что они всерьез изучали труды Мао?» – «Да нет, никто так не думает». – «Перестаньте преследовать их лидеров, это самое глупое, что вы делаете. Гораздо проще их купить. Издавайте их книги, предоставьте им кафедры университетов. Скоро их перестанут слушать и читать. Они интересны, пока находятся под запретом. Сколько можно повторять одну и ту же ошибку – перестаньте их травить, лучше приглашайте на ток-шоу. И тогда, наконец, мы сможем отделить идеологию, которая нужна сотням, от того, что действительно нужно миллионам. Чего они хотят? Make love, not war, flower power [56], секс, наркотики, рок-н-ролл? Так дайте им все это. Мы понимаем, что наркотики вредны для здоровья, а революции, что, полезны? Да и музыка эта ужасная, ну так предложите им другую, другие книги, другие фильмы. У нас в руках все, неужели мы не можем воспитать одно поколение, вполне принимающее правильную систему ценностей? Имея ресурсы, которые мы имеем, всего-то нужно постоянно понижать планку. Начиная от фестивалей и заканчивая детскими книжками. Да, они какое-то время будут сопротивляться, никто и не говорит, что будет легко, но в результате мы получим потребителей, управляемых до такой степени, какая не снилась ни одному тоталитарному режиму. И им можно будет продать все что угодно. Главное – не забывать понижать планку. Например, для этого очень хороши любые семейные передачи и семейные фильмы, где добро всегда побеждает зло и всегда есть возможность выиграть миллион. Семейные программы – великое оружие, потому что в них не дети поднимаются до уровня взрослых, а взрослые опускаются до уровня детей. Вот вы любите своих внуков? А вы станете вместе с ними два часа смотреть фильм про хромую собаку? И я нет».

Я разговаривал сам с собой, прокручивал и то, и это, покуда не почувствовал, что так недолго и вовсе заговориться. Мне нужен был собеседник. Мне нужен был очень хороший собеседник, способный выслушать меня и поставить диагноз. Немногим в жизни повезло найти такого собеседника, а мне повезло, у меня он был от рождения, просто последние годы я с ним редко разговаривал. Это был мой отец.

Отец не любил электронную почту и вообще считал, что компьютер приносит в мир столько же зла, сколько и добра. Пока. В дальнейшем этот баланс должен был меняться, и не в сторону добра. Поэтому мы не переписывались и лишь иногда разговаривали по телефону. Он позвонил мне перед Новым годом, спросил, как дела, выслушал ответ, что как-нибудь при встрече, усмехнулся и сказал, что хотел бы ускорить встречу и по этой причине решил перебраться поближе ко мне. «Куда?» – не понял я. «В Европу», – ответил он, наслаждаясь произведенным эффектом. «Один?» – спросил я. «Да нет, почему. Все вместе». «А что случилось?» – спросил я. И он засмеялся в ответ: «При встрече».

Когда отец расстался с нами и уехал в Америку – или наоборот, уехал в Америку и расстался с нами, – было начало девяностых, все вокруг рушилось и будущее невозможно было предсказать и на год вперед, а все хотели перемен. Перемены происходили каждую неделю, и после стольких лет, когда вообще ничего не менялось, утоление этой жажды позволяло забыть на время о прочих человеческих потребностях. Мне кажется, что мы стали последним поколением, которому было не все равно, что происходит в стране. И в этом смысле отъезд отца я воспринимал как предательство по отношению к стране в гораздо большей степени, чем предательство по отношению к семье. Все у них с матерью разладилось в последние годы. Думаю сейчас, что виноват был он, но и ее характер с трудом допускал компромиссы – обычная история. Мне было жалко мать, терявшую год за годом интерес к жизни за пределами телевизионного экрана, но претензии к отцу носили гораздо более принципиальный характер. Столько лет эти люди мечтали о том, как развалится эта система, и вот, когда оно свершилось, уезжать? Уезжать, когда представился уникальный случай сделать что-то хорошее, нужное, полезное? Этого я не мог понять и не мог принять. Я видел, как тяжело дается отцу его решение, но это не могло быть ему оправданием. Я был очень резок и даже жесток с ним все то время перед отъездом и первые годы после. Он переживал, пытался объяснить, а я не хотел слушать. «Ты поймешь когда-нибудь, надеюсь, очень скоро, что я поступаю правильно. Я поступаю правильно для себя, и я поступаю правильно для тебя. Эйфория быстротечна, похмелье будет долгим. Я историк и буду заниматься исследованиями, а не перекрашиванием черного в белое с тем, чтобы через пять лет снова перекрашивать в черное. А именно это и произойдет. Я знаю это, потому что я ученый и всю сознательную жизнь занимался историей этой страны. В ней уже были такие периоды, когда эйфория охватывала очень малую часть населения, так называемую интеллигенцию, склонную к ней в отличие от остального населения, составляющего процентов девяносто пять, если не больше, и занятого в основном вопросами текущего жизнеобеспечения, а потому вяло реагирующего на события в центрах столиц. Так что я на основании знания истории и собственного жизненного опыта утверждаю, что нынешняя эйфория ничем, по сути, не отличается от предыдущей, разве что внешними атрибутами – автомобилями, самолетами, этими новыми компьютерами и тем, что еще придумают, что создает иллюзию свободы передвижения и свободы информации».