Мария в совершенстве владела литературным английским языком, не запятнанным идиомами и неологизмами, потому что она никогда не подвергалась воздействию Голливуда. Наши занятия проходили в квартире, построенной членами кооператива, в котором работали все, включая мужа Марии. Квартал строился силами тех, кто потом там жил. Материалы предоставляло государство, и ему за это были благодарны. У Марии только что родился ребенок.
В ее квартире мне постоянно приходилось потеть, потому что там не было вентилятора. Она не могла предложить мне выпить чего-нибудь, потому что ее холодильник пустовал. Каждый раз, идя к ней на занятия, я покупал небольшую бутылочку газировки, поэтому она прозвала меня Naranjita (Апельсинчик).
Многие кубинцы хотели покинуть свою родину. Самый сложный путь лежал через Мексиканский залив в направлении Флориды на переполненной, неустойчивой лодке. Проще всего было заключить брак с иностранцем. Каждый день, когда я сидел у Марии и изучал поэзию кубинского патриота Хосе Марти, под ее окнами проносились свадебные экипажи. Жирные, уродливые белые мужчины женились на красивых темнокожих проститутках. Для Марии все они были символами упадка и разложения. Она не желала возврата к капитализму – никто из кубинцев, с которыми мне довелось общаться, не хотел этого. Они хотели бы жить в сообществе, которое им в 1961 году пообещал Кастро. Они хотели жить в стране, где каждый сообща трудился ради общей цели.
Закончив университет, Мария была вынуждена уехать в деревню и бесплатно проработала там два года, чтобы вернуть государству стоимость своего обучения. Спустя почти десять лет она все еще едва зарабатывала на пропитание. Кубинцы с американскими долларами – владельцы ресторанов и гостиниц, сутенеры, проститутки, мошенники и бандиты – могли купить в Гаване все что угодно. Долларовые супермаркеты (кубинские магазины, где принимали только доллары) были заставлены шотландским виски и французскими конфетами. Учителя, работавшие за песо, могли позволить себе только хлеб, картошку и мизерную порцию свинины.
Уезжая из Гаваны, я подарил Марии экземпляр «Мэри Клэр». Я объяснил, что жизнь в Австралии сильно отличалась от того, что там было написано – не все были богатыми и красивыми. С другой стороны, не все женщины были сексуальными рабынями, убивающими своих мучителей, или повелительницами с камерами для содержания рабов.
Ее поразили «Мэри Клэр» и те странные мечты, которые продавались через его картинки и статьи.
Я спросил, почему доктора рассмеялись над ее бедой. Мария объяснила, что они не были жестокими:
– Они просто больше ничего не могли сделать.
По ее словам, хорошая репутация кубинского здравоохранения – миф, необходимый, чтобы заставить весь мир поверить, что система работает. Кубинские врачи по первому зову вылетали на помощь жертвам наводнения в Гватемале, землетрясения в Турции, но они не могли помочь ей. Метод лечения ее заболевания действительно был впервые разработан в Гаване. Он основывался на использовании веществ, выделяемых из плаценты. Мария сказала:
– Когда родилась моя дочь, я отдала свою плаценту для исследований.
Теперь ее плацента пошла на лечение богатых итальянцев, а саму Марию выгнали за порог. Поэтому она чувствовала, что ее предали.
Я сфотографировал ее ребенка и пообещал поддерживать связь. Думаю, что кубинцы хуже всех в мире знают испанский язык (если, конечно, не считать меня). Если они отчаянно хотят спросить, сможет ли кенгуру когда-нибудь стать чемпионом мира по боксу в тяжелой весовой категории, то половина согласных немедленно исчезает. Но Гавану я покидал, понимая как минимум половину из того, что мне говорили.
Мы вернулись в Мериду и отправились на юг, запросто отвечая на любые вопросы о Тэзе и Скиппи. Совершенно случайно до меня дошел «Ральф», отправленный из Австралии, но местная почтовая система во всем старалась походить на кубинскую, и этот инцидент больше не повторялся. Прочитав свежий номер, я ужаснулся.
Я просто не мог заставить себя дочитать его до конца. На первый взгляд все было в порядке, но я видел массу упущенных возможностей вставить шутки, на страницы выползли истории, которые я раньше отвергал, рецензии фильмов были написаны по отвратительным клише. Карл неплохо справлялся с работой, но я не мог читать это. Я носился по комнате, стараясь сжечь выделившийся адреналин и избавиться от дурманящего, захватывающего, опасного ощущения, что я снова стал редактором. Я все еще не освободился от этой зависимости.
Читать дальше