Ференц Мора - Дочь четырех отцов

— Верно, — я глубоко вздохнул и твердо решил отказаться от должности почетного председателя общества пчеловодов, которой я был обязан одним из горчайших разочарований своей деревенской жизни.

Возвращение Рудольфа не улучшило моего настроения.

— Отдал духи? — спросил я.

— Отдал, а как же. — (Нотариус ушел домой, публика разбрелась — изысканный стиль потерял всякий смысл.) — Старая госпожа очень благодарила.

— Так ты, выходит, не барышне их вручил?

— Ее дома не было. — (Андялка ушла из дому в день большой стирки?) — Я столкнулся с ней у калитки, когда уходил. Видать, из церкви шла, потому что молитвенник держала. — (Ангел мой! Сердце вновь привело ее к алтарю Девы Марии. Даже в день большой стирки!) — Она, должно быть, кому ж еще быть, пышная такая, вся в теле и конопатая малость.

Я был готов проколоть его циркулем (он вернулся как раз в тот момент, когда я начал набрасывать на планшете план захоронения в разрезе). После свадьбы придется его прогнать: кто способен сказать такую гадость — будто Андялка конопатая, тому в моем доме не место. Жаль, что нельзя прогнать его сразу: он мне крайне необходим. Хоть прикрикну на него от души:

— Будь любезен, оставь свое мнение при себе и слушай внимательно: тут дело серьезное. Такого некрополя мы с тобой, пожалуй, с покайских захоронений не видали.

Я ввел его в курс дела. Захоронение, безусловно, языческих времен. Очевидно, тут похоронен какой-то знатный родоначальник, он должен лежать лицом на восток, к богу солнца. Судя по пестроте земли, за скелетом человека, скорее всего, окажется скелет лошади, вместе с витязем всегда хоронили его любимого коня. Работать следует очень аккуратно, потому что на восточном склоне могут обнаружиться и другие захоронения. На западном склоне, по-видимому, хоронили рабов-славян, это не так важно.

С батраками следует обращаться осторожно, используя опыт прошлых лет. Дисциплину поддерживать, но не грубить. Больше двадцати человек не нанимать, а то за ними не уследишь. Почтение мужиков к пращуру Арпаду всячески использовать, из добровольцев выбрать самых смышленых. С бабами побеседовать: среди них свободно могут оказаться такие, что носят в ушах аварские золотые серьги и варят кисель в той самой кружке, из которой некогда потягивал кумыс вождь Лехел. Дневник раскопок вести аккуратно, слои промерять и заносить все на карту. Кости из каждой могилы паковать отдельно, лошадей целиком не брать — только головы; сосуды, оружие, вообще крупные предметы класть в большой ящик с соломой, драгоценности, а также деньги прятать в походный сейф и каждый вечер сдавать мне его с рук на руки в доме священника, откуда регулярно будут поступать завтраки, обеды и ужины. Обосноваться, само собой, придется прямо на кургане: можно, конечно, положиться на бога и на народное почтение, но ограничиться этим нельзя, так как почтение в любой момент может перейти разумный предел. (Когда мы раскапывали резные камни хитемешского собора, в последнюю ночь кто-то унес несколько штук на вечную память, кладут гнетом на квашеную капусту — и вспоминают.) Если угодно, можно соорудить какой-нибудь шалаш, только какой дурак станет прятаться под крышей, имея возможность спать под открытым звездным небом, особенно летней ночью, когда то и дело падают звезды.

И наконец, самое главное: меня не беспокоить, у меня осталась всего лишь неделя, я должен работать днем и ночью, чтобы успеть закончить роман.

Рудольф улыбнулся мне с почтением и жалостью одновременно. Жалость относилась к писанию романа, которое я считаю серьезным делом, а почтение — к той ловкости, с которой мне удается увиливать от по-настоящему серьезной работы.

Давно известно, что турки считают сумасшедших святыми, мы же, правоверные христиане, прости господи, считаем святых сумасшедшими. У меня сложилось впечатление, что мой поп совместил обе точки зрения, во всяком случае, с тех пор, как выяснилось, что он дал приют романисту. С тех самых пор он нежен со мной, как с безумцем, и опасается меня, как святого. Ежедневно он наливает в чернильницу свежих чернил и кладет на стол новое перо.

Он собственноручно готовит мне воду для умывания, чтобы возня прислуги не действовала мне на нервы, ни одно полотенце не, кажется ему достаточно мягким для моих рук. Как-то раз он выдал мне роскошное полотенце, расшитое алыми подсолнухами, на которых сидели голубые канарейки и распевали «Tantum ergo» [145] Первая строка католической молитвы. по грегорианским нотам.