Ференц Мора - Дочь четырех отцов

— Но откуда ты знаешь эту замечательную историю в таких подробностях, а, Фидель? Тоже вычитал в «Тысяче и одной ночи»?

— Это было в каком-то почтовом альманахе. Знаешь, с тех пор, как Андялке взбрело в голову стать почтальоншей, я почитываю специальную литературу.

На языке у меня вертелся вопрос: «значит, ежели, барышня станет баронессой, ты примешься за изучение дворянских альманахов, так, что ли, собрат мой, старый поэт?», но я проглотил язвительную шутку вместе с кофе и отправился работать. До вечера я успел сделать половину дневной нормы. Овцы, надо полагать, не любят «недотрог» (они остались нетронутыми), а вот романистам я их очень рекомендую. Стоило мне взглянуть на них, как я тут же ощущал прилив вдохновения. Стимулятором, по-видимому, являлся цвет, потому что запаха у них не было. Хотя вот зрелая паприка тоже веселого красного цвета, однако я что-то не помню, чтобы она пробуждала во мне вдохновение. Впрочем, оставим эти частности ботаникам-психологам, а сами поужинаем и отправимся на боковую.

Ужин прошел быстрее обычного, лорум тоже не состоялся. Нотариус принес известие, что доктор прийти не сможет: он у больного. Приемный сын Мари Малярши подхватил ветрянку, доктору пришлось пойти туда.

— Надо же, в докторе совесть заговорила, — удивился поп.

Угу. Я даже знаю почему.

— Погоди, я тебе кой-чего поинтереснее расскажу! — засмеялся нотариус. — Был у меня нынче девский барон по поводу арендных земель, из-за него я и в город не попал. Покончили мы с ним, и отправился он на почту марки покупать. Вдруг вижу, минут через пять скачет обратно, а сам злой, как собака. Андялка, дружище, не пустила его на почту, а сказала через окошко, ей, мол, очень жаль, но марки кончились, да и вообще, если кому нужно столько марок, сколько господину барону, так лучше всего поехать в город и купить их в большой лавке. Ну, как тебе все это, брудер [108] Брат (нем.). ?

— И не говори! — Поп аж побледнел. — Не пойму я этого ребенка. До сих пор всегда была так любезна с бароном.

— А я вот понимаю. — Нотариус раскраснелся. — Андялка — девушка умная, незачем ей, чтоб на ее счет судачили из-за этого вертлявого молокососа. Ты согласен, любезный председатель?

— Бог его знает, — я выступил в роли лютеранина, — может, барышня и права, хоть я и не вижу в дружбе молодых ничего дурного.

Нотариус посмотрел на меня волком и вскоре распрощался. Я тоже пожал руку попу, все же успевшему влить в меня на прощание стаканчик «шлафтрунка» [109] «Сонный напиток», «сонное зелье» (нем.). . Глаза у него сияли.

— Что ты думаешь обо всем этом, Марци? По-моему, это просто лукавство.

— Ты о чем? Ах да, Меранская графиня! Может, и так, дружище, с них ведь станется, с девиц-то.

— Значит, и ты так считаешь? — поп требовал заверений. — Ну да, ты ведь помнишь, ты же сам как-никак был молод.

Мне по душе деревенское прямодушие, но бог его знает, может, и в нем нужно знать меру; тот, кто уже не мальчишка, совсем необязательно — столетний пророк. Я не толстяк и не развалина, лоб у меня в морщинах, но это — от размышлений; все зубы на месте, в очках не нуждаюсь, а седина куда красивее лысины. Что же касается усов, то они еще не седые, да и вообще я давно собираюсь их сбрить.

Тому, кто не испытал, ни за что не понять, скольких бессонных ночей стоит романисту внешность его героев. Проблема роста и толщины решается относительно просто. Филиппа Дербле [110] Филипп Дербле — главный герой бульварного романа «Железный город» французского писателя Оне. следует наделить стройной фигурой, а фигура царицы амазонок Пентесилеи — неподходящий образец для Ноэми [111] Ноэми — персонаж романа М. Йокаи «Золотой человек». . Но вот с глазами, носами, ушами, губами, словом, с лицами вообще — прямо беда. Разумеется, если речь идет о добросовестном писателе. Ибо легкомысленный сочинитель не обращает на физиогномику внимания: как выйдет, так выйдет, ему-то что. Ему важно одно: герой-любовник, будь он взломщиком или председателем финансового комитета, должен выглядеть так, чтобы любая читательница, оставшись с глазу на глаз, мечтала броситься ему на шею. Кроме того, в расчете на случайного читателя-мужчину писателю приходится позаботиться и о том, чтобы можно было разглядеть лицо героини, ибо не родился еще тот писатель, даже среди самых больших идеалистов, который осмелился бы предложить мужской аудитории в качестве идеала рябую героиню, будь она хоть ангел во плоти. Допустимо не более одной оспинки, причем ловкий писатель сумеет так удачно поместить ее на кончике носа, что кое-кто увидит в этом своеобразное очарование.