Мег Вулицер - Исключительные

— Вы когда-нибудь замечали, — сказала однажды своим друзьям Жюль, — что у Рейгана голова как-то скособочена ? По форме она напоминает резиновую макушку бутыли с этим коричневым клеем. Как же этот клей называется… а, гуммиарабик.

Все засмеялись.

— Наш президент — Клейкая Головка, — сказала она.

— И отчасти в этой связи, — продолжила разошедшаяся Жюль, вспомнив, что как-то сказала Итану еще в лагере, когда они вместе гуляли ночью, — вы замечали когда-нибудь, как похожи карандаши на колли? Ну, на Лесси?

Нет, никто не замечал. Кто-то достал карандаш, и Жюль показала: если смотреть на него со стороны, у карандаша появляются оранжевая бахрома, напоминающая шерсть колли, и черный кончик, похожий на собачью морду. Да, да, все увидели, но продолжали думать о Клейкой Голове и о том, как к собственному отчаянию живут сейчас в его Америке, в краю обширном и перегруженном.

После двадцати волосы у Жюль Хэндлер уже не вились, а ниспадали с головы отдельными прядями. Глядя на них позднее, она осознает, что волосы ее были на свой манер почти так же плохи, как раньше, хотя, по крайней мере, не хуже, чем у кого-то еще, потому что все стриглись одинаково — и мужчины, и женщины. Они делали себе дешевые стрижки в парикмахерской на Астор-Плейс, где никто не критиковал тебя, не косился раздраженно на твои волосы, приговаривая: «Ну и как вы хотите, что мне с этим сделать ?» Жюль приходило в голову, что сидение в парикмахерском кресле на Астор-Плейс — противоядие от долгого просиживания на стуле в материнском доме. Она не ощущала, что здесь на нее смотрят, как целое лето смотрела на дочь Лоис Хэндлер, пока та не уехала.

Дом на Синди-драйв, который всегда был маленьким и слегка неряшливым, после колледжа казался трагичным. С тех пор как в 1974 году умер отец, мать не могла поддерживать жилище в приличном состоянии; почтовый ящик висел косо, на крыльце валялась старая керамическая тыква, доверху набитая рассыпающимися пожелтевшими экземплярами газеты Heckville Harbinger . Лоис полностью сосредоточилась на Жюль с той минуты, как та вошла в парадную дверь, и за столом, похоже, сидела и зорко следила, как дочь ест. Но на Астор-Плейс твой тощий парикмахер-андрогин — то ли он, то ли она — едва ли вообще смотрит на тебя, когда стрижет твои волосы, а глядит в основном в зеркало и на другого тощего андрогинного парикмахера в противоположном конце большого подвального помещения. Парикмахерские кресла сотрясала песня группы Ramones, и можно было закрыть глаза и слушать ее в такт странно приятным звукам собственных влажных волос, отсекаемых от головы.

А на той вечеринке почти у каждого гостя волосы были всклокочены, как у псов сразу после собачьего боя под дождем. Но не у Денниса Бойда, который сидел напротив Жюль Хэндлер, отделенный от нее толстой свечкой, как дорической колонной. У него были обычные волнистые черные волосы, оконтуренное темной тенью слегка небритое лицо и глубоко посаженные темные глаза, выглядящие так, будто под ними легкие синяки. И впрямь непонятно было, кто он и что он. В такую пору жизни можно не знать, что ты собой представляешь, но это нормально. А о людях ты судишь не по их успехам — почти никто из знакомых в 22 года не добился успехов, ни у кого не было хорошей квартиры, чего-то ценного, дорогой одежды, высоких заработков, — а по их привлекательности. Крупного сложения сосед Изадоры Деннис все еще был в рабочей одежде, его мятая белая рубашка с воротником на пуговицах наводила на мысль о комплекте чистых хлопчатобумажных простыней. Он действительно выглядел основательным, как сказала Изадора, и да, действительно напоминал молодого копа со своей короткой традиционной стрижкой, массивными руками, чистой рубашкой и характерным акцентом жителя Нью-Джерси. Не так уж трудно было представить его в униформе. В то же время он был застенчивее любого другого человека в комнате, в том числе Изадоры, девушки по имени Джанин Бэнкс, которую Изадора знала по своему родному городу, и парня по имени Роберт Такахаси из копировального центра, где работала Изадора. Роберт был невысоким красавчиком с колкими черными цыплячьими волосами и сложением, похожим на компактную игрушечную фигурку. Он был геем, рассказала Изадора, и происходил из жившей в Америке традиционной японской семьи, которая стала стыдиться его с тех пор, как он признался, и потом больше никогда не заводила речи о его ориентации. Впрочем, всякий раз, отправляясь домой в Питсбург, он брал с собой бойфренда, если таковой на тот момент был, и мать варила лапшу-удон и готовила угря в соусе для обоих, обращаясь с парочкой по-доброму.