Наташа Кампуш - Наташа Кампуш. 3096 дней

Мир, в который я вернулась, больше не тот мир, который я покинула. И я тоже больше не та, что раньше. Уже никогда не будет так, как было — никогда. Это стало мне ясно немногим позже, когда я задала матери вопрос: «Как дела у бабушки?» Мать опустила глаза: «Два года назад она умерла. Мне очень жаль». Я сразу проглотила и спрятала печальную новость под толстой броней, которая наросла во время моего плена. Моя бабушка. Лоскутки воспоминаний кружились в моей голове. Запах «Францбрандвайн» и рождественских свечей. Ее фартук, чувство близости, и осознание того, что мысли о ней спасали меня в те многие ночи в застенке.

После того как мои родители выполнили «задание», подтвердив мою личность, их выпроводили. Моим же заданием сейчас было оставаться в распоряжении аппарата. До сих пор меня ни на секунду не оставляли в покое.

Полиция организовала психолога, которая должна была поддерживать меня в ближайшие дни. Меня неоднократно спрашивали, каким образом можно заставить Похитителя сдаться. На этот вопрос я ответить не могла, но была уверена в одном — он покончит с собой, хотя не имела понятия, когда и где. Я мимолетом услышала, что дом в Штрасхофе был обследован на взрывчатые вещества. Ближе к вечеру полиция обнаружила мой застенок. Пока я сидела в канцелярии, специалисты в белых костюмах перевернули вверх дном помещение, которое на протяжении восьми лет было моей тюрьмой и моим убежищем. Всего несколько часов назад я там проснулась.

Вечером меня машиной доставили в какой-то отель в Бургенланде. После того, как миссия Венской полиции по моим поискам была провалена, мое дело переняла специальная комиссия из Бургенланда. Теперь я перешла под их попечение. Когда мы прибыли в отель, уже давно наступила ночь. В сопровождении полицейского психолога чиновники провели меня в двуспальный номер с ванной комнатой. Весь этаж был освобожден и охранялся вооруженными полицейскими. В целях предотвращения мести Похитителя, который до сих пор где-то скрывался.

Первую ночь на свободе я провела под беспрерывную болтовню психолога, чьи слова сплошным потоком плескались над моей головой. И опять я была отрезана от внешнего мира — для моей защиты, как заверяла полиция. Наверное, они поступали правильно, но я чуть не сошла с ума в этой комнате. Я чувствовала себя запертой, и мечтала только об одном: услышать радио. Узнать, что произошло с Вольфгангом Приклопилом. «Поверьте, это для вас вредно», — постоянно зудела психолог. Внутри меня все переворачивалось, но я подчинялась ее указаниям. Поздней ночью я приняла ванну. Я погрузилась в воду и попыталась расслабиться. Можно было сосчитать по пальцам, сколько раз за последние годы заточения я купалась. Сегодня я сама могла напустить воду и налить столько ароматной пенки, сколько моей душе угодно. Но насладиться этим не получалось. Там, где-то в темноте за этими стенами, мужчина, бывший восемь с половиной лет единственным человеком в моей жизни, метался в поисках найти способ уйти из жизни.

Новость я узнала на следующий день в полицейской машине, везущей меня обратно в Вену. «Есть известия о похитителе?» — это был мой первый вопрос, как только я села в машину. «Да», — осторожно произнес полицейский. «Преступника больше нет в живых. Он покончил с собой в 20.59, бросившись под поезд на Северном железнодорожном пути в Вене».

Я подняла голову и выглянула из окна. Мимо автобана проносились спокойные равнинные пейзажи Бургенланда. Над полем взметнулась птичья стая. Солнце низко стояло над горизонтом, омывая предосенние луга теплым светом. Я глубоко вдохнула воздух и протянула руки навстречу солнцу. Все мое тело — до кончиков пальцев, окатила волна тепла и безопасности. Моя голова стала легкой. Все закончилось. Я — свободна.

Первые дни моей новой жизни на свободе я провела в общественной больнице Вены в отделении детской и юношеской психиатрии. Это было медленное, осторожное вступление в нормальную жизнь, а также первое представление о том, что меня ожидает впереди. Обо мне заботились наилучшим образом, но я находилась в закрытом отделении, которое не могла покинуть. Отрезанная от внешнего мира, в котором я только что нашла спасение, в комнате отдыха я общалась только с больными анорексией девушками и детьми, склонными к самовредительству. Снаружи, за прочными стенами больницы, бушевал ураган общественного интереса. Фотографы забирались на деревья, чтобы первыми поймать меня в объективы своих фотоаппаратов. Репортеры, переодеваясь в одежду медперсонала, пытались проскользнуть в больницу. Моих родителей завалили просьбами об интервью. Как утверждают исследователи СМИ, мой случай стал первым, когда обычно сдержанные австрийские и немецкие журналисты снесли все барьеры. Газеты вышли с фотографиями моего застенка. Бетонная дверь стояла широко открытой. Мое немногочисленное, но дорогое мне имущество — дневники и несколько предметов одежды — бездушно раскидано по комнате мужчинами в белых защитных комбинезонах. На моем письменном столе и кровати красуются желтые таблички с номерами. Я вынуждена была наблюдать, как моя крошечная, так долго скрываемая от чужих глаз личная жизнь выкладывается на титульных страницах. Все то, что мне самой удавалось скрывать от Похитителя, было вытащено на свет божий, где царили собственные представления об истине.