Наташа Кампуш - Наташа Кампуш. 3096 дней

Я должна была усилием всей своей воли противиться этой воронке, создавая маленькие островки спасения — мои записи, в которых я опять фиксировала каждое его издевательство. Когда я сегодня держу в руках ученическую тетрадь в линеечку, в которой ровным почерком, иллюстрируя текст аккуратными рисунками моих повреждений, я описывала всю его жестокость, мне становится плохо. Тогда я делала записи, абстрагируясь от себя самой, как будто речь шла о контрольной работе:

15 апреля 2006.

Один раз он бил меня по правой руке так долго и сильно, что внутренне я буквально чувствовала льющуюся кровь. Вся тыльная поверхность руки была синей и красноватой, синяк доходил до внутренней части и распространялся на всю поверхность. Потом он посадил мне синяк под глазом (тоже правым), который пошел от внешнего угла глаза, меняя цвета от красного и синего до зеленого, и поднялся по верхнему веку.

Остальные надругательства последнего времени, пока я их не вытеснила из памяти: в саду, так как я боялась лезть на лестницу, он атаковал меня садовыми ножницами. У меня остался окрашенный в зеленоватый цвет порез над правой лодыжкой, кожа слегка облезла. Еще он как-то кинул мне в бедро тяжелым ведром с землей, так что я ходила с уродливым красновато-коричневым пятном. Один раз я из страха отказалась подняться с ним наверх. Тогда он вырвал из стены розетки, начал швырять в меня таймером и всем, что мог сорвать со стены. У меня остался красный кровоточащий шрам под правым коленом и на икре под ним. Еще у меня есть черно-фиолетовый синяк около 8 сантиметров на левом предплечье, не знаю, отчего. Неоднократно он набрасывался и избивал меня, также по голове. Два раза разбил губу до крови, один раз так, что на нижней губе осталась опухоль величиной с горошину (слегка синеватая). Как-то от его удара у меня образовался отек под губой с правой стороны. Также у меня есть порез (не знаю, от чего) на правой щеке. Один раз он швырнул мне в ноги чемоданчик с инструментами, вследствие чего образовались обширные бледно-зеленые синяки. Он часто бил гаечным ключом или чем-то подобным по руке. Под обеими лопатками у меня два черных симметричных синяка, также вдоль позвоночника.

Сегодня он ударил меня кулаком в правый глаз, до искр, а также в правое ухо, я почувствовала колющую боль, звон и хруст. После этого продолжал бить меня по голове.

В лучшие дни он опять начинал рисовать себе наше совместное будущее. «Если бы я только мог тебе доверять, что ты не сбежишь… — вздыхал он в один из вечеров за кухонным столом, — я бы мог везде брать тебя с собой. Я бы поехал с тобой на Нойзидлерзее или на Вольфгангзее и купил бы тебе летнее платье. Мы могли бы купаться, а зимой кататься на лыжах. Но для этого я должен полагаться на тебя на все сто процентов — ты же сбежишь». В такие моменты этот мужчина, мучивший меня все эти восемь лет, вызывал у меня безумную жалость. Я не хотела ранить его и искренне желала ему то розовое будущее, о котором он так мечтает: он выглядел таким отчаявшимся и одиноким наедине с самим собой и своим преступлением, что иногда я почти забывала, что была жертвой — и не несу ответственности за его счастье. Но, соглашаясь с ним, я никогда полностью не поддавалась иллюзии, что все пойдет очень хорошо. Нельзя никого принудить к вечному послушанию, а уж тем более к любви.

Несмотря на это, в такие минуты я клялась, что навсегда останусь с ним, утешая его: «Я не убегу, я обещаю тебе. Я всегда буду рядом с тобой». Естественно, он мне не верил, а у меня разрывалось сердце, что я ему вру. Мы оба колебались между «быть» и «казаться».

Физически я находилась здесь, в представлениях же я давно сбежала. Но до сих пор мне не удавалось приземлиться на другой стороне. Картина моего появления в реальном мире вызывала у меня невыразимый страх. Иногда у меня даже возникали мысли, что как только я покину Похитителя, сразу покончу с собой. Для меня была непереносима мысль о том, что моя свобода будет стоить ему многих лет за решеткой. Само собой, я желала, чтобы другие люди были защищены от этого мужчины, способного на все. Пока что я обеспечивала им эту защиту, оттягивая его энергию насилия на себя. Позже задачу удерживать его от дальнейших преступлений должны будут перенять полиция и юстиция. И все равно такие мысли не доставляли мне удовлетворения. Я не испытывала чувства мести, наоборот, мне казалось, что сдав его полиции, я только переверну с ног на голову преступление, совершенное им. Сначала он запер меня, а потом я позаботилась о том, чтобы заперли его. В моем сдвинутом восприятии мира таким образом преступление невозможно искоренить, а напротив, только усугубить. Зло мира не сократилось бы, а только удвоилось.