Александр Снегирев: Как мы бомбили Америку

— Стать рабом в свободной стране, что-то в этом есть, — грустно усмехнулся я, вспомнив интеллигента. Не хотелось бы мне в сорок лет оказаться в его шкуре.

Мы отправились по второму адресу. Ехать пришлось долго. Сначала поезд шел под землей, а после вынырнул на поверхность и поехал среди пышных деревьев и невысоких домов. В окнах мелькали большие дешевые магазины, с витринами расписанными граффити. Тротуары устилал бумажный сор. В вагоне постепенно остались только типы славянско-еврейской наружности. Один громко ссорился по телефону с мамой:

— Мама, вы меня не понимаете! Я же не могу их постоянно принимать!

Мамаша на том конце провода продолжала настаивать. Мужик отбивался:

— Говорили, что будет двое, а их пятеро плюс больная бабушка! Нет, мне не жалко, но бабушка — это слишком! Мама, вы меня слушаете?!

Подобные интонации и обращение к матери на «вы» популярны у отечественных юмористов, пародирующих нравы еврейских местечек. Теперь я мог насладиться наблюдением, так сказать, прототипов. Захотелось смеяться, и настроение улучшилось. К сожалению, дослушать до конца историю про больную бабушку не удалось. Двери открылись на нашей остановке.

Нужную улицу и дом мы разыскали без труда. Обыкновенный американский белый хаус, обшитый пластмассовыми досками. Я позвонил.

Дверь долго не открывали. Наконец послышался голос:

— Вам кого?

— Мы жильцы! Мы звонили.

Дверь распахнулась, представив нашим взорам худую крашеную блондинку лет сорока, похожую на кочергу.

По узенькой лестнице поднялись на второй этаж. В разных комнатах, как попало, вповалку спали взрослые неприятные люди. Вспомнились фильмы про мафию и наркопритоны. Мы прошли по коридору вслед за блондинкой. Мимо прошмыгнула бледная девица в леопардовом халате на голое тело. Повсюду пахло затхлостью и неопрятным сном.

Тем временем, крашеная уселась на продавленный диван в комнате, служащей гостиной, и принялась нас расспрашивать о том, о сём голосом дамы пьющей и курящей.

— Давно в Нью-Йорке?

— Пару дней, — вежливо отвечали мы, думая, как бы побыстрее свалить.

— А зачем приехали, на летние заработки? — любопытствовала крашеная кочерга.

— Да… — неопределенно промычали мы. Мимо прошел громила с разбойничьей физиономией.

— Москвичи? — рявкнул громила.

Мы не успели ответить, влезла крашенная.

— Я тоже москвичка, Тушино знаете?

— Вся Москва разрушена, осталось только Тушино, — ни к селу ни к городу вспомнил я дворовый стишок.

Кочерга каркающе расхохоталась.

— А ты где живешь, остряк?

— На «Белорусской», — соврал я.

— А, знаю, я там тусовалась… у вокзала. Нормальное место, — обнаружила кочерга знание Москвы.

— Вокзал супер! — зачем-то брякнул Юкка.

Повисла неловкая пауза, сопровождаемая звуком мощной струи из сортира, в котором заперся громила.

— Что ж я вам голову морочу, давайте покажу квартиру. У нас тут дружная семья. Живём вместе. Делим радости и невзгоды, — кочерга перешла на тон советской телевизионной корреспондентки. — Это Элла, познакомьтесь.

Девица в леопарде жеманно сунула ручку для поцелуя. Я её пожал.

— У нас можно готовить, хранить продукты… — пела кочерга. Сонные мужики и бабы стали просыпаться, и теперь бродили по гостиной, почёсывая яйца и зады, зевая и разглядывая нас с аппетитом. «Уж не в логово людоедов мы угодили?», — подумал я.

— У нас дёшево, семьдесят баксов в неделю, до сабвэя пять минут, маркет близко, люди хорошие, честные…

Оправившийся громила вышел из сортира, у которого уже выстроилась очередь, и, сплюнув сквозь зубы в нашу сторону, прошёл на кухню.

Леопардовая девица поставила кофейник на плиту и провела по мне своими влажными глазками. Я вспомнил ночную неудачу с китаянкой и подумал было, гори всё синим пламенем, останусь с этими шлюхами и бандитами, будь что будет!

— Мы подумаем, — сказал Юкка, пытаясь сохранить деловой тон. — Надо посоветоваться.

— А чего тут советоваться! — насупилась кочерга. — Вам что, не нравится?! — её тон резко изменился.

Мы тихонько отступали к двери.

— Мне нравится, — на всякий случай сказал я и диковато улыбнулся. — Очень нравится, но надо посоветоваться.

— Вы, небось, после сезона? Штуки полторы у каждого, небось, есть? — напрямую спросила кочерга.

Все уставились на нас, как кот Базилио и лиса Алиса на Буратино. Таких денег у нас не было, но лишаться оставшейся пары сотен тоже не хотелось.

«Если в окно, то порежусь стеклом, лучше через дверь»… — лихорадочно решал я, а вслух произнёс: