Анатолий Агарков - Самои

— Кто-то меня звал. Да и потом, мамка с тятькой сенокосят — коровы-то на мне.

— А что так рано собралась?

— Дану их.

— Погадали б…

— Мы вчерась гадали. Надо было приходить.

— О чём гадали?

— Так, о всякой ерунде — у кого какая жисть будет, у кого кто суженным.

— Тебе что выпало?

— Я своего в картошке нашла.

Егор вспомнил.

День был жаркий. Ветер гонял столбы пыли за трактором и боронами. Чёрные грачи и белые чайки неотступно преследовали и подгоняли криками, ненамного отвлекая внимание от нудной работы. За дорогой на картофельном поле работали женщины на прополке. Закончив очередной прогон, Егорка остановил стального коня, спрыгнул на мягкую землю, направился к женщинам напиться. Маша была ближе всех. Лицо обветрено, густая копна волос выпиравших из-под косынки волновалась под ветром, стегая по плечам. Голову держала прямо, смотрела дерзко, с вызовом. Но на просьбу откликнулась с охотою: бросила тяпку, пошла к табору в тени тополей. А уж бабы галдят:

— Смотрите-ка, Машка и тут успела кавалера подцепить.

— Ага, из куста натяпала.

— Смотри, как задом-то выводит. Ну, держись МТС — быть тебе полонному.

А ей было жарко и утомительно стучать тяпкою по сухой и пыльной земле — пусть кричат. Пока Егор пил, приглядывалась: лицо у него открытое, доброе, а глаза голубенькие с хитринкой. Руку протянул:

— Меня Егором зовут.

Обратно шли рядом, и расстались не сразу. Притихли бабы. А когда, чуть позже, Маша сдёрнула косынку, распрямила усталую спину, разметала по плечам природные кудри густых волос, глубоко вздохнула, высоко подняв большие по-бабьи, упругие по-девичьи груди, и подол платья над загорелыми коленями, залюбовались — красавица, ей и арканить молодого эмтээсника.

Отгремели июльские грозы, вот уж полетели, блестя на солнце, августовские паутинки, а по ночам падают на землю холодные обильные росы. Их любовь всё не кончается. А может, и не начиналась ещё? Егор своего добивается, Маша не уступает. Иной раз нацелуются до одури, парень за живот схватится:

— Всё, хана мне, не дойду до дома. Зачем ты так мучаешь меня?

— Затем, чтоб уважал: я ведь девушка, не разведёнка какая-нибудь.

— Да разве ж я тебя не уважаю?

— Тогда женись — и хоть всю ночь напролёт, хоть каждый день, когда захочешь.

— "Женись", а армия.

— Вот видишь, сам на службу собираешься, а мне с позором тута жить?

— А ждать-то будешь?

— Спрашиваешь!

— Боюсь, не дождёшься: ты вон какая краля!

— Девкой-то, конечно, трудно ждать. Порченой — сам придешь, не поверишь, скажешь: по рукам ходила. А замужней женой да под присмотром свекрови, как тут не дождёшься?

— Разумная ты, Машка, аж с души воротит…

Озорная улыбка преобразила Машино лицо, голос зазвенел над притихшими избами, отразился от леса за околицей:

— Меня миленький не любит с числа двадцать пятого,

Что же с ним изделала любовь распроклятая!..

С другого конца деревни откликнулись не менее озорной частушкой. На голос пошли и нашли девчат: скучно им стало без гармониста в душной избе. С ними и парни, потерявшиеся было, подвыпившие, дымят нещадно, гогочут, матерятся, девчат щипают, те визжат — обычная деревенская гулянка.

Егор, ни мало не тушуясь, подтолкнул одного задом с лавки:

— Брысь!

Сел, развернул "хромку", заиграл в угоду девчатам, обступившим его и наперебой требовавшим то частушки, то "кадриль", то "страдания". Егор никому не отказывал, играл, покуда руки не зашлись, а ремень не нарезал плечо.

Местные парни кучковались в сторонке, на приглашения девчат потанцевать отмахивались, косились на гармониста. Когда наконец "хромка" умолкла, спихнутый с лавки, встал напротив Егора:

— Слышь, отойдём в сторонку — разговор есть.

Егор усмехнулся криво, отложил "хромку" и, сунув руку в карман, шагнул к парням:

— Ну?

Парни оробели, заворожено глядя на руку в кармане:

— Покажь, чё прячешь…

Егорка вытащил из кармана "бульдожку" — револьвер с укороченным стволом — сунул любопытному под нос:

— Хошь, шмальну?

Это оружие Андрей Масленников отнял у кого-то, положил в стол и забыл. Егор не устоял перед соблазном и спёр. Теперь вот пригодился.

Паренёк попятился:

— Кончай дурить.

Егорка повёл стволом и взглядом:

— А кто хочет? Никто? Тогда тащите чего-нибудь выпить и считайте, что я вас простил.

Вот какой её Егорка отчаянный! А она? И что ломается? Может уступить? Потеряет парня, как пить дать, потеряет. Ой, мамочка родная, подскажи!