Аравинд Адига - От убийства до убийства

И еще он думал о том, что все базарные торговцы смеются над ним.

Каких-то десять лет назад, когда ему было всего лишь за сорок, никто не счел бы неподобающими его попытки сблизиться с такой девушкой. А теперь он – грязный старик; он стал посмешищем – из тех, что встречались в нескольких его рассказах. Похотливым старым брамином, преследующим невинную девушку низшей касты.

Однако те его персонажи были всего лишь карикатурными злодеями, порождениями классового общества; теперь он мог бы обрисовать их куда точнее. Ночью, уже лежа в постели, он записал на клочке бумаги:

«Кое-кто полагает, будто похотливый старый брамин может существовать на самом деле ».

«Теперь я знаю достаточно, – думал Мурали, глядя на написанные им слова, – и могу стать настоящим писателем».

На следующее утро в жизнь его снова вернулись разумность и порядок. Нужно было причесаться, проделать перед зеркалом несколько дыхательных упражнений, неторопливо и степенно выйти из дома, прибраться в штаб-квартире Партии, заварить для товарища Тхиммы чай.

И тем не менее после полудня он опять поехал автобусом в Деревню Соляного Рынка.

Он дождался, когда девушка придет на базар, и пошел за ней, осматривая картофелины и баклажаны и украдкой поглядывая на нее. Все это время он ощущал, как потешаются над ним торговцы: грязный старик, грязный старик. И с сожалением вспоминал о традиционной прерогативе, которую предоставляла мужчине Индия, – старая, плохая Индия – о праве жениться на женщине, бывшей намного моложе его.

Утром следующего дня он стоял в кладовке штаб-квартиры, кипятил чай для Тхиммы, и все вокруг казалось ему тусклым, темным, невыносимым: старые кастрюли и сковородки, немытые ложки, грязная старая бадейка, из которой он черпал сахар для чая, – уголья жизни, которые никогда не вспыхивали, никогда не одевались пламенем.

«Тебя одурачили, – говорило ему все в этой комнатенке. – Ты зря растратил свою жизнь».

Он думал обо всех дарованных ему преимуществах: о полученном им образовании, об остром уме, о литературном даре. О «таланте», как назвал его редактор из Майсура.

И все это, думал Мурали, неся в Приемную чай, было потрачено на служение товарищу Тхимме.

Да и сам товарищ Тхимма растратил свою жизнь зря. После ранней смерти жены он так больше и не женился, посвятив себя достижению единственной цели – попыткам поднять пролетариат Киттура на борьбу. В конечном счете дело было вовсе не в Марксе; винить во всем следовало Ганди и Неру. В этом Мурали не сомневался. Гандизм обманул целое поколение молодых людей, и они потратили свою жизнь на пустую суету, на организацию бесплатных глазных лечебниц для бедных, на снабжение книгами сельских библиотек – и это вместо того, чтобы обольщать молодых вдов да незамужних женщин. Старик в набедренной повязке попросту свел их с ума. Ты должен, подобно ему, сдерживать свои вожделения. Даже просто знать, чего тебе хочется, и то уже грех; желание есть фанатизм. И посмотрите, во что обратилась страна после сорока лет идеализма. В совершенный бардак! Может быть, если бы они, молодые люди его поколения, вели себя как последние сукины дети, весь мир уже сейчас уподобился бы Америке!

В этот вечер он заставил себя в деревню не ехать. Остался в городе и еще раз навел порядок в штаб-квартире Партии.

Нет, думал он, второй раз забираясь под раковину, все было не зря! Идеализм молодых людей, подобных ему, изменил и Киттур, и деревни вокруг него. Бедность сельского населения уменьшилась вдвое, оспу удалось истребить, здравоохранение улучшилось раз в сто, возросла грамотность. Если Сулочана умеет читать, так именно благодаря таким добровольцам, как он, благодаря тем самым программам создания бесплатных библиотек…

И тут он замер в темноте под мойкой. Некий внутренний голос проворчал: «Ладно, читать она умеет, – и много тебе от этого пользы, а, идиот?»

Он поспешил вернуться к свету, в Приемную.

Плакат неожиданно ожил. Облики пролетариев, карабкавшихся в небеса, чтобы низвергнуть богов, начали расплываться, меняться. Мурали увидел их такими, какими они были на самом деле, и в нем взбунтовалась целая армия младших чинов – спермы, крови и плоти. Долгое время сносивший угнетение телесный пролетариат восстал и обрел ясный голос, произнесший:

Мы хотим!

Коммунистам пришел конец. Именно так и сказал европейский гость, именно об этом писали во всех газетах. Американцы непонятно как, но победили. Товарищ Тхимма будет и впредь говорить, говорить. Но скоро и говорить станет не о чем, потому что Маркс онемел. Диалектика рассыпалась в прах. Как и Ганди, и Неру. Молодые люди разъезжают по улицам Киттура в новеньких автомобилях «Сузуки», из которых несется рев западной музыки; они облизывают красными языками конусы клубничного мороженого и носят сверкающие металлические часы.