Лаура Санди - Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше

— Претериционе — риторическая фигура умолчания [26] В русском языке для этого понятия используется апосиопеза . . От латинского praeterire — проходить мимо. Позволяет делать вид, будто молчим о том, о чём на самом деле говорим. Пять…

— Пульсатилла монтана. Ядовитое растение, сильно раздражающее слизистую носа и глаз, в древности использовалось как средство против ядов и чумы. В новейшие времена выяснилось, что обладает только болеутоляющим, мочегонным и отхаркивающим действием. Растёт в полях, на свежих и плодородных альпийских лугах и в негустых горных лиственных лесах на высоте выше двух тысяч метров. Пять, четыре, три, два…

И так далее, в таком же безумном темпе, пока губы ещё успевают произнести эту букву «П», но за время обратного отсчёта уже не в состоянии вымолвить ни одного другого подходящего звука.

Кто задерживался на начальной букве, о которой шла речь, тот проигрывал.

Если не удавалось иногда с полной уверенностью определить, кто победил, то лишь потому, что мы редко доходили до этого момента.

В самый разгар игры в девяти случаях из десяти Мария резко обрывала наш поединок.

— Ну всё, хватит, Леда! — орала она, беря меня за руку и уводя. — Перестань выражаться и не мешай работать синьору Паоло. — А потом обращалась к моему противнику: — А вам платят за то, чтобы ухаживали за садом, а не за сочинение детских потешек!

Короче, если учесть, что именно так протекала моя жизнь в эту пору, вечером в канун Нового года, когда бабушка предложила мне высказать какое-нибудь пожелание, у меня хватило ума промолчать, оставив его на потом.

Это была единственная пора в моей жизни, когда не происходило никаких исторических событий.

До того, пока не случилось кое-что.

«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина».

О-о-ох!

Не успела я узнать в темноте его голос, как вспыхнули умопомрачительные огни рампы и осветили его.

О-о-ох!

Меньше мгновения понадобилось, чтобы ничто превратилось во всё, — хватило крохотного, но красивейшего и острого, как хрустальная булавка, отрезка времени.

О-о-ох!

Не знаю, какие ещё немыслимые эмоции охватили меня в этот важнейший и поистине воспламеняющий момент моей жизни, помню только, что я содрогнулась.

Оказалось, моё тело куда быстрее и впечатлительнее моей души.

И гораздо, гораздо сильнее неё.

И в самом деле, никакие другие чувства, даже самые сложные, умопомрачительные, ни сильнейший шок не воздействовали бы на меня так, как это содрогание всего тела, похожее на катаклизм.

Удар, потрясший меня изнутри, буквально сорвал со своих мест внутренние органы, столкнув их друг с другом. Подобно рыбам, выброшенным на воздух после взрыва какого-нибудь подводного устройства, они оказались парализованы, обездвижены и совершенно не на своих местах.

Несколько секунд я была мертва, полностью отключились все жизненные функции. От внезапного яркого света оборвалась подача внутренней энергии, как если бы погасли сразу все звёзды на небосводе.

Потом стиснутый где-то желудок получил от мозга команду спасаться и стал посылать импульсы. Сердце начало качать кровь, лёгкие двигаться, мозг дышать.

О-о-ох!

Свет на сцене.

В состоянии полнейшего мышечно-суставного паралича я увидела его.

Немолодой. Редкие гладкие волосы, блестящий в лучах прожекторов лоб, широкая грудь, открытая, как у Соломона. Чёрная тенниска, чёрные брюки, чёрные туфли, и всё блеклое.

Он сидел на стуле посреди сцены, положив руки на колени.

Все смотрели на него. Я больше всех.

— Этот человек — Марио.

Если бы под Новый год я высказала желание увидеть его, вряд ли оно могло бы осуществиться великолепнее.

Для большей уверенности я перечитала программку спектакля, которую нашла в кресле первого ряда — о местах в нём позаботилась бабушка.

«Марио Финелли, родился в Ачилии в 1940 году, занимался у известного педагога Пьетро Руббертелли…»

Нет, не было никаких сомнений.

«Этот человек — Марио», — подумала я с такой силой, что мою мысль просто чудом не услышали бабушка и Мария, сидевшие рядом.

Эхо этого утверждения отозвалось во мне, заставив всё внутри вибрировать и судорожно сжиматься.

Я стиснула колени, желая удержать дрожь в ногах, и сунула между ними руки, чтобы и они не дрожали.

— Ты что, не могла сходить в туалет перед тем, как выйти из дома? — спросила Мария, объяснив, как всегда, мою реакцию исключительно биологической причиной. Потом вынула у меня из рук программку, снова обратила внимание на сцену и принялась обмахиваться листком, за которым скрывалась моя любовь.