Лаура Санди - Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше

— Да, Марио.

— Чао, Ле.

— Чао, Марио. Спасибо.

— Да, Ле…

— Что, Марио?

— Если спросят, видела ли ты принцессу Хико или ещё про какой-нибудь фильм, скажи, что дома у вас параболическая антенна и вы смотрите русское телевидение. А спросят, что показывает русское телевидение, скажи первое, что придёт в голову. Придумай какую-нибудь историю. Чао, Ле.

— Чао, Марио. Спасибо.

— Да, Ле…

— Что, Марио?

— Параболическая антенна устанавливается на крыше. И похожа на печенье марки Туччи , однако не оранжевая, а серая. Но это только если спросят.

— Чао, Ма…

— Подохнуть можно! Я же забыл про рекламу!

— Не беспокойся, про неё мне всё известно.

— Откуда?

— Не могу сказать.

— Почему?

— Обещала.

— Да ладно тебе… Мне-то можешь сказать.

— Не могу. Обещала.

— И с чего бы?

— Дело серьёзное.

— Чёрт побери. Это я тебя научил так отвечать?

— Нет. Мария.

— Сильна твоя Мария.

— Даже слишком, Марио.

— Ладно… Мой совет: если спросят, скажи, что смотришь и русскую рекламу, так будет лучше.

— Хорошо, Марио.

Надо ли говорить, что на следующий день я блистательно вышла из положения. Мне известно, как выглядит телевизор, значит, он у меня есть. Если Сальгари [11] Эмилио Карло Джузеппе Мария Сальгари (1862–1911) — итальянский писатель, автор исторических и приключенческих романов. сумел описать тигра Момпрачена, глядя на своего кота, то я сумела обрисовать телевизор, припоминая, как выглядит духовка Марии, и если мои одноклассницы, читавшие Сальгари, нисколько не сомневались, что он когда-то побывал в Малайзии, то не усомнились и в том, что у меня есть телевизор.

Элеонора с облегчением вздохнула, кивнула другим, и те тоже испустили вздох облегчения. В этот день обошлось без сжигания ведьм на костре. Я осталась святой.

Правду я сказала только Ноэми. Она побледнела как полотно и уткнулась лицом в колени. Я подняла её за шиворот, как, наверное, поднял своего кота Сальгари, и объяснила, что ей не о чем беспокоиться, она сама видела, как всё прошло хорошо, они всё проглотили.

Я сказала правду только ей, потому что она — моя сердечная подруга. Ноэми поверила мне и улыбнулась.

— Ладно. Только не нужно мне всякий раз говорить правду, — таков был её ответ.

А вот на следующий день, когда стали выяснять, смотрела ли я всё же или нет фильм про принцессу Хико, состоялся мой триумф. Ни в какое сравнение не идёт с историей про аллергию.

Параболическая антенна и русское телевидение сделали меня слаще ванильной палочки.

Благодаря Булгакову, я преспокойно жила до конца учебного года. В школьном дворе, усевшись вокруг меня на гальке, девочки открыв рот слушали очередную серию, которую я смотрела по русскому телевидению накануне вечером. То есть ту, которую мне поведала накануне бабушка.

Когда Марио посоветовал рассказать любую историю, я поняла его не буквально. Придумать я и сама могла, конечно, и даже не без удовольствия, но если я действительно хотела поразить свою публику без риска для жизни, именно сейчас, когда всё складывалось так хорошо, следовало воспользоваться каким-нибудь из бабушкиных сюжетов. И я спросила, не знает ли она что-нибудь такое, что можно было бы рассказать в классе.

Она подумала немного, потом, лукаво подмигнув, заявила:

— Думаю, для твоего Колледжа история про чёрта — самое то…

Тогда мне некогда было особенно расспрашивать её. Мне срочно требовалась московская принцесса Хико, и всё тут. Ведь речь шла о моей жизни. В шесть лет судьба решалась здесь — в школе.

По счастью, чтобы получилось не слишком страшно и чтобы меня не сожгли на костре, бабушка предусмотрительно опустила некоторые детали, пообещав, что, когда вырасту, расскажет оригинальную версию.

Цензурованный или не очень, бабушкин вариант имел в школе потрясающий успех, и никто больше даже не вспоминал про принцессу Хико.

Всё это я говорю к тому, что с помощью Марио мне всё время удавалось уходить от первоначального драматического отторжения, жертвой которого я оказалась.

Постепенно я настолько освоила этот механизм, что, если даже Марио не звонил какое-то время, справлялась сама.

Короче, девочки перестали дурно обращаться со мной, прежде чем швырнуть в угол, словно оставшийся без пары носок.

Конечно, из непохожей на всех я стала особенной. Не такой, как все. Иначе меня не удостоили бы даже взглядом. Теперь же, напротив, они смотрели на меня, и ещё как. Не инквизиторами, как в первые дни, а только с любопытством.