Кларисса Пинкола Эстес: Верный садовник. Мудрая сказка о том, что никогда не умрет

Мы шли, прислушиваясь к шелесту деревьев и шепоту трав. Хватает ли вон в том кусте мотыльков? А на деревьях — поющих птиц? И птицы, и мотыльки — все это очень важно, чтобы переносить пыльцу меж садовых деревьев, чтобы у нас были полные корзины вишен, и груш, и слив, и персиков.

Пока мы шли, дядюшка размышлял вслух:

— Случается услышать: «Где сады Эдема?» Ха! Где бы ни был человек на этой земле, он стоит в точности посреди Эдемского сада. Сама земля под всеми этими шоссе и железными дорогами, под всеми ее потрепанными одежками, под всеми булыжниками и мостовыми и есть Божий сад — такой же свежий и росистый, как в первый день творения.

Да, во многих местах Эдем закатали асфальтом и забыли. Но ведь можно возродить его. Даже там, где земля истощена, где ее просто не любят и потому не знают, как с нею обращаться, — везде под всем этим жив рай.

Но человеку в голову не приходит вернуть землю к жизни, возделать Эдем. Ему лень даже лопату в руки взять. Не важно, сколь велик сад; локоть за локтем, поле за полем — если сажать упорно и прилежно, можно мало-помалу, потихоньку засадить его весь. Ласково, бережно. Не нужно размахивать лопатой, чтобы только закончить все поскорее. Это как если надо молоко налить в муку — нельзя бухнуть все сразу. Нет, ты наливаешь понемножку и размешиваешь, опять наливаешь и опять размешиваешь; вот так же нужно работать на земле — не торопясь, с чувством, по-человечески.

Так я узнала, что к этому полю, к этой земле, которая дает нам пищу, дом, покой, саму возможность видеть красоту всего вокруг, нужно относиться точно так же, как мы хотели бы, чтобы относились к нам, — и как, добавлю, нам неплохо бы научиться относиться к себе. То, что происходит с этим полем, в каком-то смысле происходит и с нами.

Если присматриваешь за землей, обязательно видишь, как она живет и дышит, как растут деревья, как ветер пробегает по полям, отзываясь где-то глубоко в тебе самом.

Те дни — дни наступившего затишья — были наполнены счастьем, и дядюшкин живой и любознательный дух, который, казалось, изгнала или уничтожила война, начал к нему возвращаться. Дядюшка постепенно становился вновь одним человеком вместо двух.

Все шло хорошо, леса снова зеленели — до того самого дня. С утра все еще было тихо, но к вечеру разразилась буря, выпустив на волю всех демонов преисподней.

Департамент дорожной службы прислал в деревню своих чиновников — оповестить всех и каждого, что государство «аннексирует» все частные землевладения. Государству заблагорассудилось соорудить на месте наших лесов платную автомагистраль. Оно забирало себе леса и поля — все эти целительные угодья, где израненные войной люди едва начали приходить в себя, где зимой и летом они выращивали себе пропитание, а их дети играли в прятки; все эти сосновые прибежища гонимых безжалостной судьбой, для которых домом были уже два-три шеста и кусок брезента.

Дядюшка едва не бросался на чиновников с криком:

— Что значит «ан-нек-си-ро-вать»? Вы хотите сказать — «украсть», украсть нашу землю?

Перепуганные домочадцы с трудом утащили его в дом и тщетно пытались успокоить.

Вся деревня пришла в смятение. Государство вынесло приговор нашей земле и приютившимся на ней скромным домишкам, ветхим сараям, лавочкам и мастерским, так что теперь нашу землю можно было скупить за бесценок, и у тех, кто на ней работал, кто любил ее, кто на ней жил, не останется даже крыши над головой.

Для дядюшки и прочих беженцев-эмигрантов нашей семьи, для всех переживших войну соседей все это самым ужасным образом напоминало случившееся несколько лет назад в войну и казалось повторением трагедии: у них против воли отбирали землю; их фермы, их сады, их сбережения, более того — самая их душа и все, что было для нее драгоценно, все, чем она жила, — все это в один момент оказалось отобрано… людьми… в униформе… которые твердили… что они только исполняют приказ… которые получили право распоряжаться чужой жизнью…

Дядя Зовар временно помешался.

На следующий день, когда притарахтели бульдозеры, дядюшка бушевал в полях, вопя, бранясь на чем свет и грозя кулаком супостатам. Бульдозеристы, конечно, не знали венгерского и потому понятия не имели, что им кричит этот бесноватый. А дядюшка кричал: «О Божьих садах вы знаете столько же, сколько курица об алфавите!»

В ярости и отчаянии дядюшка сгреб с земли целую пригоршню мелкого гравия и изо всей силы запустил им в ближайший экскаватор. Камешки со звоном ударились в ковш, словно горсть песка в железную стену.