Аллен Гёргенус: Четырнадцать футов воды у меня дома

Здесь мне нравится. В комнатах все белое. Никаких обоев в цветочек. Один стол, одна кровать. Подозреваю, я живу, как продавец обувного магазина в 1950-е годы, — по средствам. В своей квартире, точно в съемной.

Уйдя на пенсию, я стал выписывать три утренние газеты. От «Таймс» до самой что ни на есть местной. Прочитываю их от корки до корки. За то время, пока я следил только за спортивными новостями, мир далеко ушел — и, ей-богу, вконец испортился без моего присмотра!

Наша прозорливость и наши лидеры вновь и вновь не справляются со своими обязанностями. Неужели дела и правда идут так худо — или только кажется оттого, что мне уже шестьдесят пять?

Одно другому не мешает. В Вашингтоне сплошная коррупция: там, верно, пахнет, точно в Риверсайде сразу после наводнения.

Может, нынче за текущими событиями вообще следует следить только старикам и людям с относительно крепкими нервами?

Отвечу так: только тем, у кого есть лодки!

И вот я сижу себе и тихо-мирно, беспристрастно анализирую весь свой путь: я выбрал страхование, женился на Джин, не стал ждать Дайану — все решения моего прежнего «я». Наверно, я приключений не люблю, раз остался на всю жизнь в родном городе. Тем более в этом дворце отцов-основателей, который папа покупал мне по частям, откладывая с каждой пары туфель на шпильке.

«Не допусти, чтобы „тенистый дол“ перешел к чужим людям — это же наша фамильная собственность», — умолял он меня под конец жизни. Бедный Туфля. Он умер с верой в незыблемость Америки. Не заметил, что нам в затылок дышит здоровенный Китай. Не подозревал, как быстро мы промотаем неразменное наследство нашей нации.

И вот теперь наконец-то я могу поселиться в любой точке планеты. Некоторые риверсайдские жители моего поколения эмигрировали в безводный Финикс. Но очень многие мои знакомые так здесь и застряли — до сих пор пытаются оправиться от пережитого за одну ночь.

Мы сдружились, намного крепче, чем раньше. В моем кругу знакомых появились новые лица. Теперь, общаясь между собой, мы многое понимаем без слов. После той ночи я раздал почти все деньги, унаследованные от семьи Джин. Собственно, я никогда по-настоящему и не считал эти капиталы своими.

Теперь, когда я могу снова начать с нуля, я, похоже, выбрал эти места добровольно. Это больше не город моего отца, не город Джин, не город Дайаны. От Риверсайда ничего не осталось. Вот почему я обосновался здесь по собственной воле, понимаете? Даже в столь солидном возрасте не поздно осознать, где тебе жить по сердцу.

Минуло почти шесть лет, а плывущие животные до сих пор будоражат мои сны:

Я вхожу в торговый центр, наш торговый центр, а его, оказывается, загерметизировали и затопили, словно для устройства катка, но в залах и проходах полно испуганных диких животных: они плавают, не тонут, пахнут не то, чтобы противно, скорее как мокрое шерстяное пальто, не шумят, только отчаянно колотят по воде лапами, сучат ногами с твердыми копытами, плещутся, бьются о стекла торгового центра, колонны торгового центра, гипсокартон торгового центра.

Просыпаюсь, сидя на кровати, в холодном поту.

Мне остается лишь гадать.

Сколько незримых изгородей все еще не выпускают меня с этого двора?

Я Митч. Мне шестьдесят пять.

Всю жизнь я здесь барахтаюсь, как верный пес.

Чересчур верный.

Верный, но чему?

До нашего потопа моим любимым напитком был «Джек Дэниэлз» с водой.

Ну а теперь? Теперь пью неразбавленный.

Перевод Светланы Силаковой .

Марка лодочных моторов. — Esquire

Американская марка лодок с мотором. — Esquire

Разновидность доски для серфинга. — Esquire

Туристический город в штате Вирджиния, где сохраняется и реставрируется старая часть застройки, а артисты разыгрывают жизнь колониальных времен. — Esquire

Английский архитектор и математик конца XVII — начала XVIII века. — Esquire

Седьмой президент США. — Esquire

В Америке первые башмачки детей и другие вещи, хранимые как память, часто покрывают тонким слоем бронзы. — Esquire

Ядовитые змеи, чьи укусы весьма болезненны, но редко смертельны. — Esquire

Чистящее средство. — Esquire