Иосиф Гольман - Ради тебя одной

Обо всем этом я раздумываю, свернув с шоссе на дорожку, ведущую к дому. Мои окна светятся, и это тоже приятно. Раньше я всегда входил в темную квартиру, Катерину свет не нужен.

Я паркую машину и готовлюсь к беседе с Алькой. Хочу еще раз попытаться объяснить ей, что она уже не одна, что у нее уже есть друг. А если друг есть, то не следует беды переживать в одиночку.

Конечно, я и сейчас имею отрывочную информацию. Что-то у нее сильно неладно с родителями. Про маму – теплые редкие слова, а точнее, даже жесты и мимика. С мамой у нее все нормально. Хотя как это может быть нормально, если дочки полмесяца нет дома, а маме по барабану? А вот с папой совсем сложно. На упоминание папы она вообще не реагирует.

Но информации, конечно, маловато. Нас профессионально учили ее добывать, но здесь не тот случай. Даже тетя Даша, взявшаяся нянчить и Альку, тоже ничего не выведала. Или знает, но молчит, участвуя во всемирном бабском заговоре.

Ладно, все встанет на свои места. Рано или поздно. А пока мне просто приятно идти домой, потому что там – Алька.

Открываю дверь своим ключом, но предварительно звоню. Мало ли что, может, выбежала раздетая в туалет. Не хочу ее лишний раз смущать или, не дай бог, пугать.

Захожу, и в прихожей мне на плечи бросается Катерин. Доберманы вообще очень прыгучие, а этот – какой-то особенный кузнечик.

– Отвали, – ласково рукой пытаюсь отогнать зверя, но пока он не оставил на моей щеке два влажных следа – не угомонился.

– Что за привычка такая – лизаться? – спрашиваю я его и включаю свет. Катерин ловко виляет крошечным обрубком хвоста и ничего не отвечает. Он счастлив.

У Катерина хвоста нет, а уши есть. Не знаю, почему его сразу не лишили и того и другого, но сам его на экзекуцию не повел. Поэтому по бокам узкой сухой доберманьей морды свисают два смешных лопуха. Я погладил его по длинной башке, и Катерин чуть не застонал от привалившего собачьего счастья.

– Привет, – сказала мне Алька. Она стояла в проеме комнатной двери – в своей кофточке, которую я совсем недавно так старательно расстегивал, и в моих тренировочных штанах. – Ничего, что без спросу надела? Мне тетя Даша дала.

– Все классно, Алечка. Тебе лучше?

– По-моему, я здорова.

Температура у нее не спадала целую неделю, несмотря на массированное лечение антибиотиками. Кололи прямо на дому: в больницу Алька ехать категорически отказалась. Вчера первый день было меньше тридцати восьми.

Я подошел поближе и потянулся губами потрогать ей лоб. Алька отшатнулась с ужасом в глазах, и я сделал это ладонью. Кто же тебя так напугал, а, заинька? Ничего, все в свое время узнаем. И может быть, придется с кем-то за твои страхи поквитаться.

– Думаю, температура еще есть.

– Ерунда, тридцать семь и три.

– Это не ерунда. Это субфебрильная температура (вот ведь вбили в мозги: я чертовски много знаю, правда, всего по чуть-чуть. Но зато все мои знания – практической направленности). Самая легочная температура. Так что не вставай, лежи пока.

– Не могу больше. Надоело. – Она улыбнулась. Мне очень нравилась ее улыбка. Легкая такая. Правда, редкая. Может, раз пять за все это время и наблюдал. И то в основном во время ее общения с Катерином.

Ладно, пойду поем. Обед сегодня мы пропустили из-за настырного клиента. Он приехал из крошечного города, купил самый дешевый стенд, перед этим вымотав нам все кишки. Я даже думал послать его, но шеф доходчиво объяснил насчет профессиональной этики, а также насчет того, что никто не знает, кто кем станет завтра. Поэтому сказать, что я в данный момент был голоден, – значит ничего не сказать.

Я прошел на кухню, а там…

Бог ты мой!

Все вымыто, вылизано буквально. Раковина сверкает, плита оттерта, на плите, очищенная от многолетней копоти, стоит небольшая кастрюлька, из-под крышки которой выбивается парок с ароматом, не поддающимся описанию.

– Ты просто Золушка, – только и смог сказать я. Она улыбнулась. По-моему, в первый раз в жизни я радовался очку, вырванному в споре с собственной собакой. Я отобью эту девушку у Катерина. И у всех остальных, чего бы мне это ни стоило.

Я сидел, ел. Она сидела напротив, по-бабьи подперев рукой щеку. Все было чудовищно вкусно: и фасолевый суп нестандартного образца, и курица, тушенная под каким-то невероятным соусом.

– Где ты этому всему выучилась?

– У меня мама любила экспериментировать.

Так. «Любила». Значит, сейчас не любит. Но если женщина любит готовить, это – навсегда. Значит, или больна, или…