Представим тень Гомера, пишущего:
«Для того, чтобы дать волю разрушению сильного человека, даже самого наисильнейшего, ничего нет ужаснее моря. Но ни пустыня соленой воды, которую не опишешь словами, ни бурное высокомерие потрясающих сушу волн, ни крылатый ветер, роющийся в отбросах, – ничто не бывало столь опустошительным по своим исходам, как паралич генерала Гандина. Его понуждало к бездействию бремя собственных страданий, и запас средств для достижения цели был у него неизмеримо беднее того, чем обладало пустынное озеро соли. Он был самым устрашенным, самым безвольным из всех людей, рожденных на смерть, – людей, мгновенно исчезающих в слепой тишине. Он переносил неукротимое страдание, ибо обязан был принимать решения, и в смятении своем был так же беспомощен, как в мое время – те, кто смотрел на множество птиц, летающих туда и сюда в ярком свете солнца, не зная, которая из них может нести послание небес.
Если бы он получил толчок, что прорастил бы семена его бездеятельности, – глупая надежда и отчаянная потребность, дабы пощадить кровь несчастных людей, которых он любил. Он выбрал путь незрячего и вскоре приговорил их к ужасной гибели, не сумев разглядеть в обещаниях фашистов маску столь низкого вероломства, что, поверив им, обрек прекрасных юношей на то, что кости их будут обгладывать псы и клевать хищные птицы или же лягут они под толстым саваном песка нескончаемого океана, когда обдерут их рыбы морские. Пожелтев от испуга, скрывая трепещущее сердце за безмозглыми переговорами и бурей приказов, очевидных в своей нелепости, он определил своим воинам надлежащее время покинуть не только прекрасный остров, но и саму жизнь». Так мог бы написать незрячий бард, потому что генерал Гандин определенно был лишен ясного зрения лукавого Одиссея и не Афина, богиня прозрачного взора, направляла его. Рим издавал противоречивые приказы, а из Афин исходили приказы Веккьярелли, бывшие незаконными. У Гандина не было точки опоры, и потому он не мог перевернуть мир.
Но происходило всё это медленно. Началось с радио. От пролетавших над головами англо-американских самолетов дребезжали окна, а Карло беспорядочно крутил шкалу устройства, которое вот уже столько времени не передавало из дома ничего, кроме огорчительного свиста и писка летучих мышей. На Сицилии итальянские солдаты в радостном облегчении сдались, и ни для кого не было секретом, что Бадольо намеревается положить конец войне. 19 июля Соединенные Штаты сбросили на Рим тысячу тонн бомб, разрушив железные дороги, аэродромы, фабрики и государственные учреждения, оставив сотни убитых, но пощадив древности и Ватикан. Папа советовал обеспокоенному населению быть терпеливым. 25 июля король Виктор Эммануил заключил в тюрьму своего невероятного петушка, премьер-министра, и назначил на его место почтенного маршала Бадольо – того самого, кто противился всем планам вторжения в Грецию и, несмотря на свою должность начальника Генерального штаба, не был информирован о нем, даже когда оно уже произошло. 26 июля Бадольо объявил чрезвычайное положение, чтобы предотвратить гражданскую войну. 27 июля он запросил полные подозрений Союзнические силы об их условиях, а на улицах массы сходили с ума от радости, празднуя чудесное и удивительно внезапное низвержение Бенито Муссолини. 28-го Бадольо упразднил фашистскую партию, 29-го освободил политических заключенных, гнивших в тюрьмах без суда и следствия, некоторые – больше десяти лет, – но война все тянулась. Немцы, получив значительные подкрепления, с удивительной храбростью воевали с англичанами и американцами, а их итальянские союзники сдавались. Английские солдаты помнят, что итальянские части приобрели привычку перебегать со стороны на сторону в соответствии со своим представлением о том, кто должен победить, и местное население забрасывало какую-то из наступающих сторон цветами, подбирая их потом, чтобы использовать снова и снова – в тех местах, где фронт двигался взад и вперед.
3 сентября Бадольо подписал с Союзническими силами секретное перемирие, но немцы, понимая, что оно подступает, уже высадили войска на одном забытом театре военных действий. Это произошло на острове Кефалония – место это путешественники описывают как похожее на военный корабль со снесенными мачтами, – а город, где они высадились, назывался Ликзури. Они пришли 1 августа, дав себе месяц на подготовку, а итальянцам – месяц, чтобы смотреть, как они готовятся; Гандин же приказом отменил всякую контрподготовку.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу