Зэди Смит: Ханвелл в аду

— Красавица, — сказал Ханвелл, глядя ей вслед. — От этого лучше становится, когда знаешь, что бывают на свете такие красивые женщины, как она.

— Серьёзно? Мне от этого только хуже становится.

— Это вроде как знак… — начал Ханвелл и оборвал фразу.

— В каком смысле — знак?

— Да так, мысль одна… глупая мысль.

— Нет уж, продолжайте — я не понял.

— Знак того, что мир правильно устроен. Знаете, с красивыми женщинами легче.

На это я расхохотался в голос.

— Даже когда тебе ни черта не достаётся?

— Тогда — особенно .

Музыканты сыграли нечто ужасно быстрое — труба визжала, словно тормозящий поезд — и с грохотом кончили. Ханвелл всё возил и возил своим мокрым окурком по фарфоровой тарелочке.

— Странный Вы человек, Ханвелл, — мои слова упали в тишину.

— Просто я оптимист, — сказал Ханвелл.

Тут Ханвелла увели, раз и навсегда. Фрэнкс наконец-то пробудился у себя в кухне и послал за ним. Помнится, Ханвелл вышел из-за стола, и только тут до меня дошло, что его стакан кьянти остался почти нетронутым; девушка не пила; по-видимому, это я выпил целую бутылку — теперь она стояла передо мной пустая. Я велел принести стакан воды, осушил его и потихоньку начал наливать туда виски из собственной фляжки. Возвращаться в эту жуткую квартиру мне страшно не хотелось. Я сидел и наблюдал, как ночь сворачивается, укладывается у меня на глазах. Контрабас упрятали в огромную чёрную пижаму на молнии. Кларнетист осторожно снял свой мундштук и уложил его спать, запеленав в вату. В какой-то момент я, видимо, положил голову на стол.

— Мистер Блэк? Мистер Блэк?

Руки Ханвелла легонько встряхивали меня за плечи.

— Мистер Блэк, мы уже закрываемся.

— Ханвелл?

— Да, мистер Блэк, это Ханвелл. Вам пора, сэр.

— Клайв — ну сколько можно? И вообще, сколько времени?

— Час ночи, Клайв, — серьёзно произнёс Ханвелл, и я понял, что инстинкт его не обманул — «сэр» в его устах звучало гораздо естественнее.

Ханвелл довёл меня до двери. Мы оба сняли свои пальто и шляпы с крючков у входа.

— Вы тоже уходите?

— Мне домой надо, — сказал он слегка оправдывающимся тоном. — Как и всем.

— Может, по последней, а, Ханвелл? Вечер завершить как положено. Отпраздновать Ваш сегодняшний успех. Или, может, Ваша жена недовольна будет?

— Моя жена в Лондоне.

— А моя — в Тимбукту. Ну так что?

Мы решили пойти к нему домой. У меня оставалось немного виски, я поделился с ним, и план продолжить вечер показался, по крайней мере на минуту, куда лучше любого из планов, когда-либо придуманных человеком. Мы шли, молчаливые и довольные, вниз по Парк-стрит, но, когда добрались до конца улицы, начался косой дождь, и за три минуты я промок до костей. Мы несколько раз резко повернули — налево, направо; помню, я в некий момент отметил про себя, что уже не знаю, какой вариант быстрее и легче: вернуться в свою квартиру или пойти к Ханвеллу.

— Далеко нам ещё? — спросил я его, смаргивая капли дождя, стараясь поспевать за его темпом.

— Ещё немножко, — сказал он, и я услышал скрип болта в темноте.

Я прошёл за ним в открытую им железную калитку. Мы оказались в небольшом парке — по сути, это был просто зелёный сквер. Прямо перед нами высились прекрасные частные дома георгианской эпохи, белые, богатые.

— Это Кэбот-сквер, очень приятное место, — сказал Ханвелл. — Мне так короче, через скверик. Представляете: в такой здоровенной хреновине с семьёй жить.

Мне это показалось очень странным, вот это уточнение — «с семьёй». У меня не хватило духу — или желания — рассказать ему, что у меня самого недавно был дом — такая же «здоровенная хреновина»; что я обитал там один, сам по себе; что такая жизнь возможна.

— Тут Барри Фрэнкс живёт, — бодро сообщил Ханвелл, неутомимый в качестве экскурсовода, — с женой и четырьмя детьми.

— Если так и дальше пойдёт, то как бы ему без дома не остаться. Разве что повезёт, — излишне сердито сказал я.

Мне хотелось, чтобы и другие познали неудачу под стать той, в существовании которой я теперь убедился. Хотелось, чтобы люди понимали: случившееся со мной может случиться и с ними. Мне хотелось разносить эту чёрную весть по всему свету при всякой возможности. А тут вдруг этот Ханвелл присвистывает при виде дома, восхищаясь тем, как повезло его владельцу.

— Вы слышали? — произнёс он.

Дождь перестал; мы приближались к выходу из парка. Ребёнок, подумал я, плачет в каком-то из домов.

— Это лиса, — сказал Ханвелл. — Они таким странным криком кричат. Она где-то рядом.