Ольга Романова - Бутырка. Тюремная тетрадь

Провожу дислокацию местности. Имеется: длинный коридор, пятнадцать комнат, общая душевая, туалет, кухня, детская комната (многие приезжают с детьми), комната отдыха с телевизором и комнатенка завхоза. Все это расположено на втором этаже комендатуры зоны. С одной стороны нашего здания (это на самом деле кирпичный барак) располагается собачий питомник, со всех других сторон — лагерные бараки. Мы (условно-вольные) имеем право спускаться на первый этаж (в исключительных случаях), зеки — нет. Нас запирают. То есть предполагается, что ты на некоторое время сам добровольно становишься зеком. У тебя нет документов, нет денег, нет связи, нет никаких прав. Подписалась — сиди. Предполагается, что вольные не видят самой зоны (хотя ее видно отовсюду). На самом деле, скрывать особо нечего: зона производит впечатление образцово-показательного пионерлагеря, только лучше. Потому что без дураков и дурацких речевок. Хотя, говорят, в саратовских, например, зонах, и это есть.

Постучались в дверь. Ввели малознакомого мне типа в зековской новенькой форме. Чуть задержались, наблюдая реакцию. Видимо, вопрос был обоюдный: кто это? Сказали друг другу «Здравствуйте». Подошли, обнялись — для зрителей. Зрители остались довольны и закрыли дверь.

Муж похудел за год на 40 килограмм. Вообще-то это было видно сразу: первое нелегальное свидание в Бутырке я купила еще в октябре прошлого года, он резко похудел в первые два месяца. Но сейчас я воочию увидела Освенцим. И еще сине-зеленого цвета. Ребра видны сквозь куртку. Посадила за стол — там уже дымились хинкали (на общей кухне я быстро освоилась, благо выросла в коммуналке), пирожки, салатики всякие. Муж замер с ложкой, а потом начал говорить. Он говорил долго, все давно остыло. Сначала он говорил в пустоту, потом он начал обращаться ко мне. На второй день он начал есть. Я спрашивала теток на кухне (в основном, приезжают мамаши) — то же самое и у них. Одна сказала: «В первый день они едят глазами». И говорят.

Во-первых, он мне сказал, где, у кого и как я могу забрать его последнюю тетрадь из Бутырки, — и пересказал мне ее содержание. Она у меня уже есть — ну, что сказать: эти люди настолько нелюди, что бросать тему Бутырки никто уже не будет. Там — надолго, как и с Пресненским судом. И вообще с судом. Кстати, о суде. Я спросила мужа (когда он стал реагировать на внешние раздражители): а как вы в зоне различаете, кто сидит по заказу, а кто по делу? Вон тебе в камментах к твоему блогу пишут, что правильно сидите, раз украли, — что ответить? Муж так сказал (не найду, кстати, что возразить): вот у нас в отряде (на зоне) три человека по одной статье, бизнесовой, 159, ч. 4. Два заказных и один правда мошенник. Мы его так и зовем, он не обижается. Различить очень просто, достаточно взять приговор: у нас двоих в деле не заявлен ущерб — ни государству, ни коммерческим организациям, ни частным лицам. Нет ущерба, никакого, и даже речи об этом нет. А раз нет ущерба, но при этом в приговоре сказано, что преступление есть, возникает естественный вопрос: а кто что у кого украл, раз нет ущерба? Ответа нет. Зато имеем так называемую потерпевшую сторону, к которой отходит спорная собственность. То есть суд четко работает на рейдерский захват: ведь если собственность (в нашем случае — акции завода) была украдена у законного собственника, значит, он понес ущерб: то есть он несколько лет не мог управлять предприятием, не мог получать дивиденды. А если ущерба нет (а в нашем случае нет также и платежных документов, подтверждающих, что сторона, называющая себя потерпевшей, оплатила акции), то и на зоне понимают, что имеют дело с заказухой, и относятся к таким зекам соответственно — с понимаем и уважением.

Другое дело, если ущерб заявлен государством. Тут пятьдесят на пятьдесят. На зоне есть развеселый кавказец, у которого был сыроваренный завод, — он не платил налогов, его посадили, и он понимает, за что сидит. Если речь идет о чем-то существенно более крупном, чем сыроваренный завод, значит, может иметь место политика. Таковых на нашей мирной зоне нет — зато их много в Бутырке, об этом муж пишет в дневниках.

У третьего бизнесмена из нашего отряда (он работает «бугром хлебопекарни») — мошенничество в чистом виде, со страховками — и, соответственно, с ущербом. Здесь все просто и понятно. «Заказных» бизнесменов стараются пристроить к клубу или библиотеке. Кстати, среди зеков мой муж прослыл большим специалистом по деревенскому фольклору, чего за ним никогда не водилось. Оказалось, что по прибытии на зону муж пошел в библиотеку и взял почитать Фолкнера «Деревенька». Прапорщик его так прямо и спросил: «Фольклором интересуетесь?»