Майгулль Аксельссон - Лед и вода, вода и лед

В половине третьего «Один» пересек полярный круг, а через пятнадцать минут на борту появился морской царь Нептун со своей морской царицей, то есть переодетый старший механик в короне и с трезубцем и буфетчица в серебристом бикини и с черными накладными ресницами. Исследователей и гостей собрали в курилку и заперли вместе с несколькими ящиками баночного пива, а потом пришли мужики из команды, наряженные пиратами, и вывели их всех, одного за другим. Хохочущих, со связанными за спиной руками, их препроводили на палубу, чтобы макнуть макушкой в корыто с ледяной океанской водой, потом проводили в спортзал, к тоже ряженому штурману с большим секатором в руках. А теперь стричь волосы! Ученые-женщины, зажмурившись и вереща, сидели на полу, покуда один из матросов тянул их за волосы, а штурман щелкал секатором в воздухе. Возможно, и с мужчинами он поступал так же. Видимо, именно поэтому Андерса и встретили таким ликованием, когда он наконец, по-прежнему со связанными руками, был приведен в бар, где надлежало выпить ритуальный стакан морской воды. «Смотрите! А доктора-то наголо побрили!»

А теперь крещение прошли уже все, и веселье в разгаре, гремит музыка, научная работа на сегодня закончена, и в баре полно народу. Некоторые из бывалых полярников уже танцуют. Ульрика покачивает бедрами перед молодым химиком, одна из буфетчиц, закинув голову, улыбается молодому штурману, Стюре, зажмурившись, пытается танцевать медленный танец с чиновницей из Секретариата полярных исследований, притом что музыка совсем к тому не располагает.

— Ну, угар! — Ула поднимает свою кружку навстречу Андерсу. — Ладно, будьте здоровы!

— И вы.

— Так вас побрили?

— Ага.

— И его вон тоже.

Ула кивает на немолодого мужчину с седым конским хвостом. Андерс закрывает глаза и пытается вспомнить имя. Роберт. Химик-аналитик, доцент Упсальского университета.

— Надо же! — отвечает Андерс. — А по-моему, у него еще много осталось.

В ту же минуту Роберт задирает водолазку и демонстрирует свою обнаженную грудь Йенни, смешливой докторантке. Та взвизгивает от восторга. Роберт с довольной улыбкой поворачивается, чтобы всем было видно. Среди седых волос у него на груди аккуратно выбрит кружок — буква «О». Как в слове «Один».

— Все девки — его, — замечает Ула. — А вроде уж не молоденький.

Это такая ирония? Или просто пиво на Андерса плохо действует? Он отпивает глоток из кружки и решает сменить тему.

— Вы первый раз в экспедиции?

Ула качает головой:

— Нет. В третий.

— И что — всегда такой дурдом?

— Да бывало и похуже. Гораздо хуже. Посмотрим, как дальше пойдет, ближе к ночи. Думаю, все угомонятся.

Взгляд Андерса скользит вокруг. На угловом диване теснота. Молодые ученые и такие же молодые члены команды уселись там так плотно, что каждое движение волной прокатывается по всей группе. Кажется, всех это устраивает. Американский профессор ласково улыбается из своего кожаного кресла напротив, а рядом на подлокотнике балансирует единственная женщина-матрос, пытаясь не нарушить дистанции. В другом кожаном кресле сидит Мартин с Софией на коленях. Смазчик и буфетчица. Они, конечно, признанная пара, Андерс видел, что они живут в одной каюте, кажется, они даже женаты. Но недавно в таком случае — оба на вид не старше двадцати пяти. В третье кресло опускается Магнус, и кожаная обивка скрипит под его громадным корпусом, он ставит на стол очередную кружку с пивом, угрожающе оскалив зубы в сторону Маркуса, пытающегося присесть на подлокотник. Совершенно очевидно, что он не желает столь тесного соседства другого мужика, тем более художника, узкоплечего и кудрявого. Маркус поводит глазами и поднимается, отворачивается и направляется прочь, к стойке. Снаружи у двери стоит Сюсанна, прислонившись к стене. Она обхватила двумя ладонями бокал красного вина, ее взгляд мечется туда-сюда, вперед-назад, словно она кого-то выискивает. Андерса царапнуло легкое раздражение. Ищет проблем на свою голову, типичный случай.

— Пошли, доктор! Потанцуем!

Это Ульрика берет его за запястье и улыбается. На миг — искушение покачать головой и сказать «нет», но он отставляет кружку на стойку и улыбается в ответ. Глаза Ульрики блестят, она широко улыбается. И к дьяволу эту профессиональную дистанцию.

— Да я не мастер танцевать…

— Зато я мастер, — говорит Ульрика. — Так что в среднем выйдет норма.

На танцполе такая теснота, что оценить упомянутое мастерство Ульрики невозможно. Все жмутся и толкаются, кто-то — что ли, этот Роберт? — так пихает ее в спину локтем, что Ульрика теряет равновесие. Андерсу приходится подхватить ее за обе руки, чтобы не дать упасть ничком. Это хорошо. Если держать друг друга за руки, стоя и подергиваясь, то не видно, какой ты скованный. Ева отказывалась танцевать с ним в последние годы. Говорила, это как танцевать с роботом. Так что если вдруг случались танцы на вечеринках, куда их обычно приглашали, то он сидел на диване, пил коньяк и разговаривал, пока она прижималась то к одному, то к другому. А когда возвращались домой, она всегда его хотела. Танцы ее возбуждали.