Майгулль Аксельссон - Лед и вода, вода и лед

— Ты так себя ведешь, что мне даже неудобно. Все остальные веселятся, а ты сидишь как сыч. Что с тобой? А?

Не дожидаясь ответа, она отвернулась и поспешила из автобуса. Бьёрн сидел неподвижно, потом поднялся и провел рукой по челке.

Раз так, надо пойти перекусить.

Инес отступила назад и окинула взглядом стену перед собой. Белая, определенно белая, однако цветы просвечивают. Извивающиеся белые гирлянды на белом фоне… Красиво.

— Ну? Как дела?

Голос заставил ее вздрогнуть, и за десятую долю секунды до того, как она поняла, что это Биргер, ее тело пронзил страх. Паника хлынула наружу, во все стороны, так что волоски на руках встали дыбом.

— Боже! Как ты напугал!

Биргер продолжал стоять на пороге и не смотрел ей в глаза. Он был в галстуке, но узел ослаблен, а верхняя пуговица расстегнута. Субботняя униформа.

— Извини. Я не хотел. Просто зашел узнать, как дела.

Инес выпрямилась и скользнула взглядом по белой стене:

— Дела идут. Все замечательно.

Биргер проследил за ее взглядом:

— Цветы все равно видно.

— Да. Ну и что.

Наступило молчание, потом Инес наклонилась и обмакнула валик в ванночку с краской. И скорее услышала, чем увидела, как Биргер сделал шаг в комнату.

— Давай помогу!

Краска капала с валика на газеты на полу, и Инес шагнула вперед и отжала его об стену у двери.

— У меня только один валик.

Прозвучало как отказ. Хорошо. Она и собиралась отказать ему. Это ее собственный кабинет.

— Я понял.

Интонация была удрученная, и ее вдруг обожгло стыдом и состраданием, а потом валик снова заскользил по стене. Он, конечно, обдумывает сейчас, как бы ей помешать. Остановить ее. Заставить снова спуститься в кухню. Так что никакого основания для жалости к нему нет. Но все-таки она попыталась загладить впечатление:

— Видишь, насколько стало светлее?

Он сунул руки в карманы и кивнул, но не ответил. Она глянула на его ступни:

— Осторожно, в краску не вступи.

Он сделал шаг назад и опять оказался на пороге. Отлично. Вот пусть там и стоит. Она снова макнула валик в ванночку, с упоением вдыхая особенный запах краски, который вообще-то приятным не назовешь, но теперь он странным образом был приятен, и опять выпрямилась у стены. Новая белая полоса. Свет. Воздух. Освобождение. Приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться вслух. Как замечательно красить! Самое замечательное занятие в ее жизни за много лет.

— А что это на тебе? — спросил Биргер.

Судя по тону, он прекрасно знает, что это за одежда. Старая косынка, тщательно завязанная на затылке. Одна из старых рубашек Биргера, с закатанными рукавами. Синие вельветовые брюки Бьёрна, из которых он уже вырос. А на ногах сабо. Все успело пропахнуть краской и покрыться белыми пятнами. Но, удивительное дело, она тем не менее чувствовала, что красива. Она посмотрела на себя в зеркало в передней, когда переоделась в этот малярный наряд, и ощутила себя на десять лет моложе. Живи она в Копенгагене или Мальмё, она смогла бы выйти так на улицу. Внешность вполне современная. Или внутренность, как съязвила бы Сюсанна. Но обо всем этом он знать не должен.

— Старье всякое.

— Рубашка-то вроде моя?

Она окинула рубашку небрежным взглядом, наклоняясь над ванночкой с краской и отжимая валик.

— Была твоя. Но ты ведь ее не носишь, потому что воротник весь вытерся.

Она почти слышала, как потрескивает и пощелкивает у него в голове, как там прокручиваются всякие невероятные обоснования того, что из всех сложенных в подвале старых рубашек она не должна была брать именно эту, но он так ничего и не сказал. Догадался, видимо, что Инес все равно настоит на своем и разнесет вдребезги любой из его доводов.

— Хм, — только и произнес он, покачиваясь на пороге. Потом наступила тишина и продлилась так долго, что Инес успела дважды пройтись валиком от потолка до пола. Наконец Биргер кашлянул:

— А что у нас на ужин?

Инес замерла с валиком в руке, стояла совершенно неподвижно и смотрела на влажную белую поверхность, чувствуя, как внутри разгорается гнев. Что у нас на ужин? Всего два часа дня, он обедал меньше двух часов назад. Ведь она примчалась из школы сломя голову и подала этому человеку «пютипанну» с картошкой, яичницей и маринованной, собственноручно выращенной свеклой меньше двух часов назад!

— Хм, решай. Что бы ты хотел себе приготовить?

Слова сами выскочили изо рта, она даже подумать не успела. А в следующий миг все внутри завопило от радости — да! да! да! — но она, естественно, позаботилась, чтобы лицо осталось непроницаемым, и постаралась на Биргера не смотреть.