Андрей Бильжо - Заметки пассажира. 24 вагона с комментариями и рисунками автора

– Идите с богом.

Спустя три десятилетия, выпивая в январе в маленьком венецианском ресторанчике, я узнал от замечательного искусствоведа и реставратора Савелия Ямщикова, что Всеволод Петрович Смирнов в Ленинграде в блокаду потерял всю семью. Жить в этом городе он больше не мог. И навсегда уехал из него во Псков. Для которого сделал очень много. А в поезде Псков – Москва я ничего этого еще не знал; глядя в темное окно, я вспоминал ночь в мастерской, обаятельного самодура и не понимал, что во мне рождается желание быть художником. Под стук колес. Под стук колес.

– Ну что, выпьем?

– А подо что?

– Под стук колес…

В середине 70-х я был сильно увлечен русским севером и будущей женой, с которой там познакомился. С годами увлечение деревянным зодчеством прошло, а жена осталась. Так что ничто не проходит бесследно. Родилась она в городе Каргополе, что в Архангельской области, куда мы однажды и отправились со своими друзьями, будущими архитекторами, в плацкартном вагоне. К слову сказать, сам я архитектором не стал чудом. После восьмого класса даже сдал экзамены в школу с архитектурным уклоном. Но, проучившись там две недели, вернулся в свой родной класс. Скучал. Многое в моей жизни, если не все, решают эмоции. Потом не раз меня посещала мысль бросить медицинский и поступить в МАРХИ (Московский архитектурный институт. – Ред. ). Нравился мне их какой-то творческий дух, да и девушки там были, между нами, более творческими. Во всех отношениях. У своего школьного друга, а ныне известного московского архитектора, я даже «рабствовал» на дипломе. Рамки ему заливал тушью.

Но вернемся в плацкартный вагон, в котором трясутся моя будущая жена, мой только что упомянутый друг Леша и два его однокурсника – Шура и Юра. Они как раз, как водится, разливают по стаканам портвейн. Так что мы вовремя. Распитие портвейна, впрочем, занятие коварное, особенно в поезде. И здесь нужно быть очень внимательным, чтобы не проехать свою остановку. У каждого она, конечно, своя. У нас тогда она называлась Няндома, и поезд там стоял всего две минуты. А из Няндомы уже на рейсовом автобусе – в древнерусский город Каргополь. Нет-нет, ни слова о деревянном зодчестве и о знаменитой каргопольской игрушке. Это в путеводителях и рекламных проспектах. …Стояла зима. Сейчас уже нет таких зим, чтобы и снег пушистый, и много его, и мороз, и солнце, и церкви, церкви, церкви. И деревянные дома с дымком из труб. И все в валенках. И на центральной площади работало радио. И единственная пивная. Тоже на центральной площади. Пили пиво стоя, из своих банок. Выходили на улицу, потом в помещение обратно – погреться – и опять на улицу. А пиво в Каргополе варили свое и очень этим гордились. Какие-то легенды нам рассказывали про рецепты петровских времен, про медали в Париже, ну и, как водится, кульминация в рассказе – мол, это любимое пиво английской королевы. Бедная королева, она и сигареты «Новость» курила, и коньяк армянский пила, и пивом его, оказывается, каргопольским запивала. Вот и здорова была, и всю жизнь со своими зубами.

Жили мы в этом удивительном городе у школьного учителя дяди Пети. У него в избе стоял огромный фикус, до потолка, а еще говорили, что дядя Петя любит мальчиков. Но говорили это по-доброму как-то, любит и любит, что уж в этом плохого, в самом деле.