Татьяна Соломатина - Отойти в сторону и посмотреть

… – И что вы от меня хотите?

Надо отдать отцу должное. Внешне он сохраняет полное спокойствие. Хотя можно представить разрушительные размеры смерчей, что бушуют у него внутри. Ещё бы. Сначала твоя дочь сбегает за тридевять земель без объяснения причин. Потом твой друг возвращает её, и вы договариваетесь не тревожить пространство информированием третьих лиц. А теперь вот, сидя на гальке вечернего пляжа, выясняется, что он должен дать им своё родительское благословение!

Просто они, видишь ли, «поря-а-адочные», признают и принимают его право как отца, и всё такое… Да они спятили! И он спятил – раз допускает даже мысли о подобном! А о чём подобном? Ну, Макс – старый ловелас, у него там этих студенток-аспиранток под боком – пруд пруди. Только свистни. Молятся на него, и безо всяких претензий. А тут Лика… Совсем, что ли, под сраку лет крыша поехала! И эта дурёха к нему рванула вдруг ни с того ни с сего. Зачем?.. Клянутся-божатся – оба лбы уже порасшибали – что ничего не было. Даже не целовались. Чертовщина какая-то! Либо где-то обманывают… Да нет. Клянутся, что школа, институт, совершеннолетие – всё как положено. А это ещё три года всё-таки… Может, не обманывают. Так в чём же загвоздка?.. Макс чудной, как не в себе. Но не на взводе. А как-то необычно… Новости по радио услышали о землетрясении каком-то – чуть приёмник не проглотили, так вслушивались. Макс потом на почту убежал – звонить. А Лика вся аж сияла, как надраенная. Спрашиваю, мол, что случилось? Жертв нет, говорит. И плотина какая-то целая. Ну и что, спрашиваю? Да ничего, НИКТО, говорит, не пострадал. С ударением так. Я ей, мол, в Африке каждую минуту ребёнок от голода умирает. А она – так Африка это где. Может, её вообще нет, этой вашей Африки. Я там, говорит, никого не знаю. А здесь, спрашиваю, знаешь, что ли? Знаю, отвечает. И купаться убежала…

– Мы не хотим, мы просим, – Макс стоит у кромки воды и методично пускает «блинчики». – Есть вещи, которые трудно объяснить. Я и сам голову бы уже сломал в догадках и подозрениях, Борь, будь я на твоём месте…

– Ты не на моём месте, Володь. Мы с тобой в младые годы за одной лаборанткой вместе ухлёстывали, а теперь ты к моей дочери сватаешься! Я почти уверен, что кто-то из нас спятил. Только ещё не определился кто. Лика? Мелочь пузатая. С неё спрос, как с младенца за плохое правописание. Я? Видимо, да. Я спятил. Что до сих пор обсуждаю эту тему. Но ты! Ты!!! Если даже на секундочку допустить, что это не всплеск гормонов со стороны моей малолетней дочери, и не удачно подвернувшийся кризис твоего сорокалетия, то… у меня нет ни одной рабочей версии!

– Она спасла мне жизнь, Борь.

– Ага. Я, правда, не понимаю, как она это ухитрилась сделать… Но даже если это так! Гипотетически. Ты что, взамен теперь хочешь одарить её своей дряхлостью в расцвете её лет? Сильно смахивает на медвежью услугу!

– Ты не понял. Она спасла мою Жизнь. Это больше, чем просто избежать смерти.

– Я не понимаю. Действительно не понимаю!

– Борь. Позволь нам хотя бы не услышать от тебя сейчас отказ. Три года до совершеннолетия – всё-таки большой срок…

О Макс! Старая, хитрая лиса. Дать моему отцу то, на что он всегда втайне рассчитывает, – не принимать решение СЕЙЧАС! Что дни и годы вновь рождённому Богу! Пыль для моряка! «Гормоны», «кризис среднего возраста»… Господи, как же ограниченно знание неполных существ! Гормоны, что ли, заставили семидесятисемилетнюю женщину пойти на неизвестное рискованное мероприятие – искать себя среди песков времени?! Или кризис среднего возраста уговорил Макса поверить и принять то, во что бы не поверил ни один нормальный человек. Видимо, он – кризис – сейчас нашёптывает ему правильные слова в разговоре с моим отцом. Видимо, гормоны пригнали его в этот богом забытый крымский посёлок, просить у отца руки любимой женщины. Вместо того чтобы сливаться в экстазе в стенах своей московской квартиры с чокнутой малолеткой!

Я не вмешиваюсь в разговор, сидя рядом на полотенце, чтобы не подливать масло в огонь. Но, похоже, приходит пора:

– Знаешь, пап. Ты можешь не воспринимать мои слова всерьёз, ссылаясь на стереотип «малолетства», но кое-что я всё-таки тебе скажу. Во-первых, не волнуйся. Гормоны подождут. И алчный призрак кризиса сорокалетия не будет преследовать меня по тёмным подъездам. А во-вторых, хочешь ты этого или нет, нравится ли тебе это, но со мной всегда теперь будет единственный близкий человек. Любимый человек. Человек, чья жизнь неразрывно связана с моей. И если для того, чтобы, как говорится, соблюсти приличия, требуется подождать каких-то несчастных три года до совершеннолетия, чтобы потом просто хлопнуть дверью и никогда не возвращаться в дом своих единственных в этой жизни настоящих друзей – я говорю о вас с мамой, – тогда не верь нам. Сомневайся. Ты же не поверил, когда я просила отпустить меня. Ты не поверил и в то, что я просто сделаю то, что необходимо.