Сергей Чихачев - КУНСТ (не было кино). Роман с приложениями

Состояние, в котором я оказался после ухода Николая Первого, видимо и обозначается в исследованиях сексуальных расстройств словом «фрустрация». Я не успел даже толком открыть рот, как пришлось его захлопнуть. Передо мной в жару поставили последнюю запотевшую бутылочку пива, но она упала и разбилась. В центральном круге футбольного поля я настроился отдать первый в матче пас, но перед свистком на стадионе выключили свет.

Я чувствовал себя как последний мудак.

В таком вот слегка опрелом с точки зрения души состоянии я и убежал с работы, не дожидаясь обеда. Степана Арутюновича не было, рассказать ему о свалившейся на нас беде, то есть радости – синопсис его товарища подходит как нельзя лучше, – я не мог. После разговора с Николаем Первым вид я принял столь деловитый, что Анжела аж всполошилась, когда я, быстро перебирая ногами и решительно наклонив туловище вперёд, проносился мимо её двери. На вздорные вопросы вдогонку я отвечал туманно и с достоинством, чтобы никто не сомневался, что повод уйти у меня есть.

Конечно, у меня был повод. Я ведь вчера так и не попал к врачу. Я вообще негодую, когда думаю про современные ЗППП. Когда я был моложе и неразборчивее – всё было проще. Вот раньше, например, в обиходе был триппер. Простой и честный. Походишь на уколы – и его как рукой снимает. Или вот сифилис был. Тут главное момент не пропустить. Если не пропустил – походишь на уколы, и его та же рука вслед за триппером божески убирает. А сейчас что, я вас спрашиваю? Сейчас уже никто и не понимает, что такое архиерейский насморк. Им новомодную микоплазму подавай. Или хламидиоз. Нет, я, конечно, знаю, где я их подцепил, эти самые хламидии. Но ведь про них раньше и слыхом никто не слыхивал! Раньше в мужском коллективе признаться, что ты на винт хламидий намотал, – это ж засмеют. И главное – оно еле лечится. Раз двадцать получишь в задницу набор крайне мучительных уколов – и о том стародавнем триппере, от которого сейчас один укольчик всего спасает, вспомнишь с ностальгической слезой.

Качественные, то есть раскрученные, то есть дорогие, то есть гарантирующие излечение, понимающие венерологи, которым ты только и доверишь свой иззудевшийся фалл, почему-то практикуют в центре Москвы. Видимо, это входит в комплексную программу отучения населения от манеры страдать подобными заболеваниями. Нет чтобы на окраине практиковать, в бараках, где позор пациента (да и врача, кстати, – что за доблесть в этой части тела копаться?!) никто не видит. Нет, они, суки, сядут на Неглинке где-нибудь, на бульварах, на Маросеечке, у Садового, да ещё и щит рекламный повесят над входом, размером сто на пятьсот метров: «ВЕНЕРОЛОГИЯ ЗА ОДИН ДЕНЬ! ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ГЕМОРРОЯ И НЕВСТАНИХИ!» И вот под такой щит ты изволь войти, в дверь с табличкой «Андрология. Венерология. Анонимно», сопровождаемый тысячами, как мне каждый раз кажется, злорадных взглядов граждан, которые вмиг уверяются, что ты – больной триппером геморройный импотент. Идеал мужчины.

Мысленно готовясь к позору у входа, я рассеянно рассматривал в метро книжечки и газетки соседей, выбирая, что бы почитать. Особого выбора не было. Справа и слева в неначавшейся ещё толчее праздно шелестели обожаемые мной гнусные листки жёлтых газетёнок, где только и пишут всю правду. Я получаю физическое удовольствие, читая жёлтую прессу. Она, на мой взгляд, и является чистой журналистикой. Жалко только, что пишут не о том. Но ничего прочесть я не успел.

Поезд остановился на «Китай-городе» и дальше ехать раздумал. Двери оставались открытыми, жёлтые листки свернулись в нервном ожидании, с платформы в вагон понатрамбовалось народу, а потом по громкой связи объявили, что дальше пока не едем. Всю дорогу до эскалатора и после него толпой высказывались самые разные мнения по поводу остановки. Сходились на теракте и самоубийце на следующей станции. Когда публика подразобралась в ситуации, в адрес террористов и самоубийц посыпались такие изощрённые хулы, что бородатый тупой шахид со своим поясом или робкий прыщавый юнец со своей неразделённой любовью, по дороге на тот свет, крутясь, икали не переставая.

А я ведь даже не выяснил причину той остановки. Не успел. Не прочёл вечером в новостях.

Потому что не успел я выйти из метро и пройти несколько кварталов, как вдруг в толпе заметил знакомое лицо. Это был Николай Второй. Он, не видя меня, уверенной лёгкой походкой двигался по улице. Я ускорил шаг, чтобы догнать Николая и сообщить ему о результатах прочтения его саги о видеопиратах. Николай завернул за угол и пропал из виду. Я наддал. Повернув вслед за ним, я увидел, что Николай Второй, до которого мне оставалось два десятка метров, легко скользнул в огромную безымянную дверь. Вы наверняка видели эти бесчисленные двери в центре Москвы, двери, которые понаставлены в сотнях моих московских старинных зданий, ставших от этого чужими: огромные проёмы, толстенное стекло, и непременные плотные шторы в окошках, и массивнейшие поручни из латуни, и часовые в штатском внутри. Такая дверь автоматически отсеивает тех, кто не испачкался властью. А московская старушка даже не сможет её открыть – дверь тяжёлая. Да и старушек в центре не осталось.