Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2009 № 5-6

Всякий раз, вспоминая те случаи, не перестаю удивляться: до чего же щедра сибирская земля! И ничего ей для нас не жалко. Никаких богатств. Вот бы и мы, люди, хоть иногда с неё пример брали! Делились бы друг с другом, а то, может, и ей, матушке, хоть что-то вернуть пытались. Пусть и не ждёт она ничего такого от нас, и просить никогда не станет, а всё равно и ей бы приятно было, а грибы-то уж точно тогда ни за что не переводились.

Спешит Енисей — Бий-Хем с вершин тувинских, кипит в валунах, кружит в омутах, тёмным стеклом течёт то под солнцем палящим, то подо льдом блескучим. Плутает вода между гор Саянских, в сотни метров стеной встаёт перед людскими плотинами и низвергается с них, рождая вечные радуги…

Эй, вода, вода! Что ж тебя так тянет к человеку? Ты ли не знаешь, на что он способен? Не о нём ли печалишься? Не с ним ли делишься влажною своей вечною силой? Не его ли бесчисленные лодки да корабли несёшь ты на могучих руках своих к вечному арктическому океану? И не их ли радостно встречаешь потом? И не ты ли пристываешь к его берегам по зиме? Не на тебе ли оставляет он тогда свои снежные следы-кружева? Не к тебе ли города его да селения лепятся? Не в тебя ли палки острые да каменья шальные летят порой с людских берегов?

И стоит, стоит иной добрый человек, любуется, как вздрагивает вода твоя от внезапной боли, как брызгами-слезами умывается, волнами с того места пытается убежать поскорей.

И спешат за тобой, спешат не только худые или добрые дела, а чаще того — худые или добрые слова. И если добрым было слово сказанное тебе вслед, то такое же добро несёшь ты другим. А если худым, то утягиваешь, уносишь с собой души живые в свои глубины, в даль невозвратную.

Прими же, прими поклон людской, река Енисей, река быстрая, сибирская! С воды твоей всё здесь начинается, с нею множится, в неё истекает, с нею — бессмертно…

— Это что за кандибобер? — изумилась бабушка, завидев в дверном проёме «величественную» фигуру внука Илюши.

Иван радостно плюхнулся в кресло в предвкушении весёлой перепалки, с уст его уже готовы были сорваться ядовитые стрелы: — Это что за явление природы в бабушкиной шляпе?

Действительно, костюм брата венчала лихо заломленная бабушкина шляпа, чёрный платок обвивал худенькие Илюхины плечи на манер плаща, а на алой ленте у левого бока болталась длинная спица — надо полагать, шпага? — А я знаю, кто это, — догадалась бабушка. — Какой сегодня день? — обратилась она к старшему внуку.

— Ну, 1 марта, — ответил Иван.

— Да я в курсе, что 1 марта. Что за день? — День смерти командора Резанова, — вмешался Илья. — Мы сегодня с бабушкой к памятнику ходили, цветы положили.

Бабушка со значением посмотрела на старшего внука.

— Понял теперь, в кого он играет?

Ваня с досадой воздел очи небу. Ну опять просвещать начнут!

— А кто мне скажет, какой титул был у Николая Петровича Резанова? — не унималась бабушка.

— Граф или князь, — недовольно пробурчал Ваня, норовя побыстрее ускользнуть в свою комнату. — А вот и нет! — никак не отвязывалась Нина Константиновна.

— Ты мне говорила, но я забыл! — вскричал Илья. — Как-то… Камерди… Ой, неужели кандибобер?

— Вот же ты путаник какой, Илюша! Камергер, запомни, действительный камергер его императорского величества. Резанов, как ближайший царедворец, имел ключ от чертог государевых, т. е. невозбранный [57] вход к императору.

В знак особого расположения и доверия царя камергер носил золотой ключ на голубой ленте при левой поясничной пуговице. Символический ключ от царских апартаментов! Вот ты бы, Иван, дал ключ от своей квартиры человеку, которому не доверяешь?

— А почему тогда говорят о нём «командор»? — А это почётные знаки отличия, означающие заслуги и милость монарха. Николай Петрович имел ещё орден св. Анны на алой ленте и Мальтийский крест. Как кавалеру Мальтийского креста, Резанову полагались особые почести: воинское судно и караул в его честь. Вот откуда звание «командор»!

Предки Н. П. Резанова — обедневшие смоленские дворяне.