Алеся eprst2000 - Было такое...

А тут уже кричат: «Пишем дубль, рассвет уходит! Тишина на площадке! Пишем звук! Мотор!»

Куранты будто услышали, заважничали: «БОМ! БОМ! БОМ!..»

Режиссер: «Стоооп… Ждем куранты».

Куранты: «Бом».

Режиссер: «Пишем дубль! Тишина на площадке! Пишем звук! Мотор!»

Церквушка рядом с бывшим музеем Ленина захихикала своими колокольчиками: «Тиль-биль-тиль-биль…»

Режиссер: «СТОООП!..»

Рассвет: «Ну ееептить, вас не дождешься!»

Режиссер: «Начали!»

Где-то вдалеке зазвенели и засплетничали церкви, а по Красной площади уже едет черный ЗИС. Я знаю, хрустальная смола есть. И Берия есть. Он промчался по площади в нахлобученном каракулевом воротнике, мазнул смоляными шинами булыжники, и даже успел окатить холодными взглядом всю съемочную группу. Особенно задержался на буфете. Там грелась массовка. Берия завидовал.

Следующая точка — библиотека имени Ленина. Нет, дождя не было. С неба весь день сыпется влажность. Крупная влажность и мелкая. Вязаные вещи моментально мокнут и повисают грузом, прилипают и колются. Непромокаемые куртки дубеют и хрустят. Выворачиваешь карманы, а оттуда дождь.

Вдоль библиотеки, неуклюже брызгая лужами, пробирается поливальная машина. Голуби с ней играют в «А ну-ка, догони!» Счет 0:0. По сценарию ступеньки должны быть мокрыми. А тут и так влажность. Но раз пригнали машину, то полить надо.

В правом ботинке хлюпает вода. Можно даже сказать, штормит. И ты понимаешь, что тебе жить с мокрой обувью еще как минимум восемь часов. Противно. Даже тошнит. И НИКУДА не денешься. Терпишь. Прекращаешь подпрыгивать от холода. Если прыгать, из швов ботинок брызгает вода. В голову лезут совершенно дурацкие детские стишки про Танечку, про то, чтобы она не плакала и как по лужам скачет мяч. И ты понимаешь, что это самые омерзительные стихи про лужи, что мяч, наверное, ужасно круглый и красный, с белой полосой вокруг себя и пахнет резиной. И ты на всякий случай вспоминаешь, как в детском саду Максим Мухортов не дал тебе этот мяч. Столько лет прошло, а ты помнишь его фамилию. Встречу — убью!

Самые главные люди на площадке — водители микроавтобусов. В театре самые важные персонажи — пожарные, в любой деловой организации — курьеры. На съемочной площадке — стопроцентно водители. У них есть ключи от мест, где печка и длинные мягкие сидения. Ты готова разгадывать с ними ужасный кроссворд («Селезень кряквы, пять букв» — «САМЕЦ!»), слушать о том, как полетела шаровая опора и где он давеча стоял в пробке. На очередном вопросе о формуле пластилина, двенадцать букв, третья «и», ты, скрючившись в мокрой куртке на заднем сидении, понимаешь, что настоящее счастье — это немой массажист.

На следующий день по площадке разносят кофе в пластиковых стаканчиках. Пока доносят от буфета, половина ароматной жидкости расплескивается, но освободившееся место в стакане тут же занимает дождь. Ты сама выбрала эту работу. Ты зачем сюда пришла? Терпи. «Алесь, что тебе принести? Кофе чай?» Пистолет.

Оператор не может «пристреляться» к точке. Дождь усиливается. Места в автобусах заняты. Массовка ест бесплатные мокрые бутерброды. Массовка всегда самая жадная и беспринципная часть съемочной команды. Ее не любят, не пускают греться в автобусы и чаще отправляют делать это в метро. Массовка платит той же монетой и иногда ворует.

К актерам, одетым в костюмы милиционеров, подходят приезжие и интересуются, как пройти в музей восточных искусств. Поскольку актеры приехали полгода назад из-под Тулы покорять столицу, они ничего не знают про музей. Зато могут показать, где есть магазинчики, где неплохо платят за работу грузчиков. Гости столицы негодуют по поводу необразованных милиционеров. Актеры начинают злиться и, пользуясь случаем и костюмами, проверяют у прохожих регистрацию. Комическая сценка «Волки позорные».

Совершенно некстати вспоминаешь стишок: «Дождик льется с потолка мне на спину и бока. На полу не видно луж, все ребята любят душ». Ну, совершенно некстати вспоминаешь, надо сказать. Оператор все еще «пристреливается». И тогда вспоминаешь еще одну вещь. Вернее, реплику из фильма «В бой идут одни старики». Механик говорит молодому летчику: «А знаешь, что самое тяжелое в нашей работе?» «Мотор починить», — улыбается ему в ответ находчивый юнец. «Нет, самое тяжелое в нашей работе, сынок, это ждать».

Мы ждем оператора. Просторечное обозначение мужчины, обладающего нетрадиционной ориентацией, пять букв.

Мы снимали пять дней, был совместный проект с англичанами.