Эмилия Прыткина - Свадебный переполох

– А может, два? – заискивающе спросил Ованес, потративший все деньги на гороскопы и ароматические палочки для Офелии. – Друзьям подарите. Национальный инструмент, больше таких нигде не производят.

– Два, а лучше три, и заверните мне их по отдельности.

– Заверну, заверну, – потер руки Ованес и стал заворачивать дудуки.

И стоял бы Тимофей до глубокого вечера, и, вполне вероятно, скупил бы все картины у Офелии, дудуки у Ованеса и хачкары у дедушки, сидящего напротив, если бы Офелия, которая в тот день была зла как черт, не махнула рукой:

– Все, собираемся, хватит сидеть на такой жаре.

– А заверните мне еще один «Арарат», – попросил Тимофей.

– Больше нет «Араратов», послезавтра приходи. – Офелия недовольно посмотрела на молодого человека и добавила: – Кстати, я назад товар не принимаю, так что можешь его не приносить.

Тимофей, услышав, что «Арараты» закончились, а, следовательно, причин для дальнейшего его пребывания возле прекрасной армянской девушки нет, пригорюнился и предложил:

– А давайте я вас сфотографирую.

– Это еще зачем? – удивилась Офелия.

– Ну… я… это сам я из Москвы… изучаю… культуру… Культуру армянскую изучаю, вот! – соврал Тимофей.

Тетка заупрямилась и стала отмахиваться, сетуя на нефотогеничность, дурное настроение и совершенно не располагающую к хорошей художественной фотографии обстановку.

В дело вмешался Ованес, который прошептал на ухо Офелии, что молодой человек ведет себя крайне подозрительно и есть у него предчувствие, что все это неспроста.

– Ты на фоне картин встань. Мало ли куда он их потом денет? Может, книгу напишет про культуру Армении! Люди откроют, а там ты с картинами на странице, разве плохо? Может, кто и заметит и прославит тебя.

– Черт с тобой, ладно, – прошипела Офелия, поправила прическу и гордо встала посреди своих творений.

– Чуть-чуть влево, ага, вот так, – направил ее Тимофей, когда она загородила прекрасную племянницу. Затвор фотоаппарата щелкнул в самый неподходящий момент, когда Арусяк, увидев ползущего жука, опустила голову и топнула ногой. Впрочем, Тимофею сей факт остался неведом. Ярмарку он покидал, окрыленный и счастливый, в надежде вернуться туда послезавтра и встретиться с прекрасной армянкой. Арусяк сверлила глазами спину Тимофея, пока он не дошел до конца ряда и не завернул за угол.

– А дудуки-то забыл забрать, – заметил Ованес, бросив взгляд на свои творения, которые сиротливо лежали возле картин.

– Точно, забыл! Догони его, Арусяк, некрасиво – деньги ведь заплатил. Странный тип, не понравился он мне, очень странный, – цокнула языком Офелия и стала собирать картины.

Арусяк резво перескочила через картины и побежала в конец ряда. Тимофея она нагнала почти у выхода с ярмарки возле ларька с мороженым.

– Вы дудуки забыли, вот, – протянула она два свертка и потупила взор.

– Точно, забыл, – улыбнулся Тимофей, который долго стоял возле киоска с мороженым, пересчитывал деньги и думал, не вернуться ли ему обратно и не заставить ли безумную художницу и ее соседа паковать все оставшиеся картины и дудуки, пока он будет любоваться Арусяк.

– Ну, тогда я пошла, – вздохнула Арусяк.

Тимофей, не в силах отпустить свое прекрасное видение, потоптался на месте и выпалил:

– А хочешь мороженого?

– Хочу, – обрадовалась Арусяк.

Влюбленный юноша подошел к киоску и купил два эскимо на палочке, после чего парочка присела на скамейку под деревом, и Арусяк, развернув фольгу, стала слизывать мороженое своим маленьким розовым язычком, глядя на который, Тимофей окончательно потерял над собой контроль. Но, памятуя о суровых армянских традициях, он тяжело вздохнул и развернул свое мороженое, чувствуя, что не знает, о чем можно говорить с настоящей армянской девушкой так, чтобы не спугнуть ее и не обидеть, а главное – не напороться при выходе на многочисленную родню с кинжалами, которая схватит его и либо тут же зарежет, либо поведет под венец.

Арусяк в это время ела мороженое и думала о том, не будет ли наглостью с ее стороны заговорить первой. Перед глазами стоял образ Арусяк-старшей, которая грозила внучке пальцем и говорила: «Ни-ни! Даже и не думай!» Из-за бабкиного плеча выглядывал отец, точивший кинжал и приговаривавший: «Зарежу негодяя, зарежу!» Но страх перед родственниками улетучился, как дымок от затушенного окурка, когда Тимофей, заметив, что Арусяк уже почти доела свое мороженое, испугался, что она убежит, и предложил ей еще порцию. Арусяк с радостью согласилась. Согласилась она и на третью.