Эмилия Прыткина - Свадебный переполох

В тот день Тимофей наотрез отказался ехать в горы и наблюдать за езидами, жившими в брезентовых палатках, а вместо этого отправился на прогулку по Еревану. Прогулка удалась на славу. Отведав шашлыка в кафе возле Каскада, Тимофей спустился вниз и стал бесцельно прохаживаться по улицам, фотографируя местные достопримечательности. То ли Бог, то ли случай, то ли само провидение направили его в тот день в сторону третьего ряда на художественной ярмарке, где, изнывая от жары, сидела Арусяк и ждала возвращения тетки.

– Смешная картина. Ваша? – поинтересовался Тимофей, показывая на портрет бабки Арусяк с антеннами на голове.

– Нет, это тетя моя рисует, я просто сторожу.

– А кто это на картине?

– Бабушка моя, – ответила Арусяк.

– А почему синяя? Пьет, что ли?

– Нет, – хихикнула Арусяк.

– А крылья зачем?

– Ну, просто так. Там еще «Арараты» есть, внизу стоят. – Арусяк пристально посмотрела на молодого человека.

Тимофей, доселе внимательно рассматривавший картины и размышлявший над тем, каким же больным воображением должен обладать их создатель, поднял глаза и только сейчас обратил внимание на девушку в пилотке из газеты, сидящую на раскладном стульчике. Сердце Тимофея дрогнуло: перед ним сидела настоящая армянская красавица, чернобровая, с красивыми пухлыми губками и чуть раскосыми зелеными глазами, в меру упитанная, в отличие от селедкоподобных московских девиц, которые так и норовили прыгнуть к нему в постель.

Арусяк, изучавшая молодого человека с того момента, как он обратился к ней, вдруг ни с того ни с сего вспомнила дона Педро и его возлюбленную и представила, что незнакомец и есть тот самый дон Педро, который приехал, чтобы снять с нее чертову пилотку, выкрасть ее и увезти в свой прекрасный замок. Тимофей, в свою очередь, продолжал восхищаться прелестями Арусяк, пытаясь сообразить, не мираж ли это. Он напрочь забыл наставления родителей, которые прожужжали ему все уши рассказами о суровых армянских традициях, согласно которым даже легкий флирт может обернуться либо кровавой резней, либо пышной свадьбой. И если бы у кого-то из сидящих на ярмарке внезапно открылся третий глаз, он наверняка бы заметил над головами Арусяк и Тимофея двух улыбающихся амуров с розовыми попками, нацеливших свои стрелы в сердца молодых людей.

– Тимофей, – представился молодой человек.

– Арусяк, – зарделась Арусяк.

– Красивые у твоей тети картины, – заметил Тимофей, чувствуя, как язык его начинает заплетаться, словно после бутылки хорошего армянского коньяка, а сердце – трепыхаться в груди, как испуганная птичка.

– Двадцать долларов – маленький «Арарат», сорок – большой, – послышался голос Офелии, которая вернулась на свое место и сразу просекла, что молодой человек – иностранец.

– А вот и создатель сих шедевров. – Арусяк показала на тетку и закусила губу, понимая, что Офелия явилась совершенно не вовремя.

– Мне один маленький, – пролепетал очарованный Тимофей.

– Завернуть или так понесете? – поинтересовалась Офелия.

– Заверните, – кивнул Тимофей, не в силах отвести взгляд от Арусяк, которая, заметив столь пристальное внимание со стороны симпатичного паренька, вдруг стала глупо улыбаться и опускать голову все ниже и ниже.

Офелия старательно завернула картину в бумагу, перевязала ее бечевкой и протянула молодому человеку:

– Держи. Двадцать долларов.

Дрожащими руками Тимофей полез в кошелек, извлек оттуда пятьдесят долларов и машинально протянул художнице.

– Сдачу драмами дам, долларов у меня нет, устроит? – Офелия вытерла со лба капельки пота и выдохнула.

– Устроит, а заверните мне еще парочку, – прошептал Тимофей.

– Тогда еще десять долларов давай. – Офелия прищурилась, недовольно посмотрела на странного типа, который сам не знает, чего хочет, и стала заворачивать картины.

Ованес, видя, что торговля пошла, поднес дудук к губам и тихонечко задудел, украдкой косясь на молодого человека. Но ни звуки дудука, ни сопение Офелии, которая то и дело выдавала «уф», не могли отвлечь Тимофея от прекрасной девушки, которая стыдливо опустила голову и сверлила взглядом серый асфальт.

– Держи. – Офелия протянула Тимофею два свертка.

– А дудук не нужен вам? – робко поинтересовался Ованес. – Национальный армянский инструмент высшего качества.

– Нужен, и дудук заверните, – улыбнулся Тимофей.

Он был готов заставить Офелию и Ованеса заворачивать все картины и дудуки до глубокого вечера, только бы они не отвлекали его и позволили еще немного полюбоваться на юную богиню, снизошедшую до него, грешного, с Олимпа.