Ада Самарка - Дьявольский рай. Почти невинна

Саша был решительно против. Через мягкого посредника в лице Мирославы мне было сообщено, что идея попросту сумасшедшая и, к тому же, никакого траханья со мной не будет, пока не заживут им же нанесенные «глыбокия тяжкия раны». Тем не менее, мы с отцом доблестно содержали «пленную» в оккупации и покинули пляж, не давая изменнице ни малейшего шанса на контакт с неприятелем. Я проявила изощренный героизм в полном разоблачении ее внезапно просевшей памяти (по дороге в лифт). Она, дескать, забыла на пляже свои очки, которые были тут же мною извлечены из отцовской сумки. Получив испепеляющий взгляд, я гордо вышагивала марш в собственную честь.

AbendПод сенью бременящей безысходности, звонким подзатыльником реальности я была доставлена в общество отца и сестры, и больше меня никто никуда не отпускал.

Когда я, с блуждающим взглядом, чуть ли не посвистывая, преспокойно встала и попросила разрешения на небольшую прогулку, лицо сестры, обращенное ко мне в этом неясном лунном свете, вспыхнуло на миг: вспыхнуло и погасло, затемненное жестокой имрайской тоской.

Легкая морская улыбка еще долго стояла в призрачных спиралях густой темноты, пока я шествовала к счастью через ласковые шелковистые кусты. Стоя на широкой полутемной дороге, вглядываясь в созвездия эбринских огней, звала несуществующую Зинку, разговаривала с ней для папашиного слуха в безликую темноту и так, в сольном диалоге, пошла к Мостику.

Там целовались.

Целовались и на лунной клетчатой площадке над сумеречной белесой дымкой распустившихся юкк. Только я одна не целовалась.

День был примечателен только походом на пляж в жаркую и такую же безнадежную сиесту. Тогда было сыграно следующее: обманывая драконов реальности, я улыбчиво позировала с теплым Альхеном перед объективом Мироськиного фотоаппарата. Не решаясь сама предстать перед мужем в обществе подозрительного и лысого, она предоставила эту приятную роль мне. К тому же меня угостили баночным пивом.

Лирическое отступление (про пиво): наверху, возле лифта, частенько продавали пиво, и, спускаясь на пляж после своих полуденных возлияний, Гепард приобретал пару баночек и всегда жаловался зачарованной продавщице, что у нее плохой холодильник. В этот раз она основательно подготовилась к его приходу, и пиво было совершенно замороженным. Пришлось вспарывать жестянки и есть его ложечкой.

Во время съемок я здорово к нему поприжималась, ставя временный крест на всех своих депрессиях и являя существо беззаботное, ласковое и солнечное. На меня было обращено внимания ровно столько, сколько требуется для удачного снимка.

Вечером она, вынеся испытание Домиком (я – на привязи, без права свиданий), в одиннадцать вечера уже бодро шагала по желтым зигзагам дороги к счастью, оставляя за собой густой, пьянящий аромат. Отцу она долго и очень убедительно врала про семейство из Киева с больной девочкой (оплошность № 1), где глава семейства Саша (оплошность № 2) увлекается кунг-фу и уж больно напоминает своими забавными жизненными фактами (шальная молодость) некоего забытого знакомого, жильца туманных берегов Невы.

Началось постепенное выравнивание кривой моего темного несчастного существования. Ума не приложу, что у них там стряслось, но утром, еще до того, как я отправилась на традиционную прогулку (дружба с Максом развивается), Гепард, как ни в чем не бывало, стелил свое красное полотенце и, поймав мой взгляд, будто с переродившимся интересом смотрел на мое осунувшееся личико. Я вяло улыбнулась и под музыку побрела в сизую даль.

Мирослава встретила меня на обратном пути, и мы начали делать упражнения, которым ее научил Саша (звездными имрайскими вечерами). Потом зачем-то присоединилась ко мне в моем персональном чертоге, на третьем пирсе, где я, видя всех как на ладони, могла в полной мере наслаждаться полным уединением. Загорали без верхних частей купальника. Интересно, когда она полюбила и это?

Краем застекленного глаза я ловила эти будто осторожные взгляды новой оценки. Присматриваясь ко мне, Гепард будто разбирался в себе, а я с тупостью, присущей влюбленности моих лет, уже вкушала терпкую сладость того отпора, какой я ему обязательно учиню.

Он смотрел на меня с легкой улыбкой так, будто ничего не произошло, и жуткие пять дней mortalishes trau просто вырваны из прошлого и брошены в небытие, куда неоднократно, по его воле, отправлялась и я.