Никколо Амманити - Грязь

«Альбертино! Наконец-то! Игнацио говорил: где Альбертино? Где Альбертино? Вот увидишь, что этот кошкин сын не придет. Славно. Я рада», — жеманно произнесла она и громко чмокнула Альбертино в щеку.

«А я — вот он…» — прибавил Альбертино, деланно улыбаясь.

Ему не удавалось вести себя естественно. Он чувствовал себя странно, не в своей тарелке. Все, что бы он ни говорил, казалось ему фальшивым и неуместным. Каждый жест — искусственным. Как у марионетки, которой приходится играть в фарсе незнакомую роль.

Весь этот шум оглушал его. Он хотел вернуться домой.

«А теперь ешь. Смотри, какое изобилие. Поросенок… Жареные цветы цуккини… попробуй эти макароны с соусом… вот уже неделю в этом доме ничего не делают, одну еду готовят».

И он схватил своими сосисками, которые были у него вместо пальцев, блюдо, доверху наполненное макаронами, и поставил перед Альбертино.

Альбертино при виде этого замутило.

Жирный соус! Сыр! Тяжелая еда.

Отвратительно.

Он почувствовал, что его сейчас стошнит. Жуткая масса решительно поднималась из желудка вверх по пищеводу.

«Спасибо… не могу…» — пробормотал он с отвращением.

«Как? Смотри, Мариярозария может обидеться… ты не представляешь, как вкусно. Есть еще утка по-сардински!» — нахмурившись, сказал ему Ягуар, вздрогнув, отчего весь затрясся, как шоколадный пудинг, а потом закричал:

«Мариярозария! Мариярозария!»

Все внезапно смолкли.

«Что такое? Что такое?» — спросила она встревоженно.

«Альбертино! Альбертино не ест!»

Мариярозария широко открыла тусклые фары своих глаз:

«Альбертино! В чем дело? Ты стесняешься? Тебе не нравятся макароны, которые я готовила своими руками?»

Альбертино вспотел. Ему казалось, что все сурово глядят на него. Ягуар впился в подчиненного взглядом.

Он сделал над собой усилие, чтобы выглядеть уверенно:

«Нет, синьора. Мне очень нравятся ваши макароны, но, по правде говоря, дело в том, что я не очень хорошо себя чувствую…»

«Ну так поешь, и все пройдет… Не стесняйся», — прошептал ему босс.

Альбертино кивнул головой.

Как прилежный ученик.

Отказаться было невозможно.

Он должен. Должен. Должен.

Это покажется слишком странным, если он не будет есть. Это может вызвать подозрения.

Он вдруг почувствовал себя одиноким. Как никогда. Теперь они были один на один — он и тарелка макарон. Смутно различимые глаза наблюдали за ним издалека.

Он воткнул вилку в макароны. Они были похожи на длиннющих червей. Дохлых скользких червей, покрытых мясом и кровью. Медленно, очень медленно он намотал их на вилку. Посмотрел на них и отправил в рот. Стал жевать.

Он чувствовал себя хуже некуда.

«Ну как?» — спросил Ягуар откуда-то из другого мира.

«Вкусно!» — ответил Альбертино с набитым ртом, указывая пальцем на щеку.

Они не лезли. Это было физиологически невозможно. Они оказались у входа в желудок и там и застряли.

Пришла Федерика, дочь Ягуара, которая спасла его. Тринадцать лет. Высокая. Прыщавая. Толстозадая. Лицо как у свиньи. Наряженная в платье с белыми кружевами. С белыми бантиками. Вылитый отец.

Альбертино поздравил ее, сказал, что она очень красивая, а потом, стоило Ягуару отвернуться, выворотил макароны в тарелку соседа.

Никто не заметил.

Ему казалось, что он смотрит какую-то ужасную передачу.

Ему хотелось просто взять пульт и выключить этот долбаный праздник. Вся эта суета была ему совершенно чужда. Он смотрел на людей, которые разговаривали, жрали, как свиньи, смеялись с набитым ртом.

Ему нужно уйти. Найти предлог. И вернуться домой.

Долой.

Чем дольше он тут просидит, тем хуже.

«Ну, как прошло?» — спросил Ягуар, убедившись, что их никто не слышит.

«Что?»

«С нашим Выпендрилой. Как прошло?»

Альбертино не мог вымолвить ни слова. Пытался, но звуки не получались. Ягуар между тем брал куски телятины, руками макал их в соусник и клал в рот. Соус капал на майку, халат, бесчувственный подбородок.

«Ну?»

«Он не пришел…»

Голос его дрожал.

«Что?»

«Его не было… я все утро прождал у дома. Его не было».

«Это невозможно! Я с ним вчера говорил».

«Его не было. Я даже пытался ему звонить… никого».

«Это невозможно!»

«Я поспрашивал кругом. Его никто не видел. Соседей спросил…»

Альбертино говорил, но так, словно это был не он. Слово кто-то другой говорил. А он со стороны наблюдал за тем, как этот другой говорит, сбивается, потеет. Видел, как радость праздника померкла в глазах Ягуара и взгляд шефа внезапно помрачнел.