Никколо Амманити - Грязь

Франческа приоткрыла глаза.

Солнце! Наконец-то солнце.

Она ощущала озноб в теле. Должно быть, у нее температура. И даже высокая.

Сколько времени?

Видимо, поздно. Солнце за окном стояло уже довольно высоко. Франческа не хотела вставать, но было холодно, и она чувствовала себя разбитой.

Она натянула простыни до самого носа.

Но простыни были мокрыми и липкими и совсем не грели. И пол, на котором она спала, был холодным и жестким.

Возможно, это повод одеться, — подумала она.

Она скинула с себя простыни. Совершенно красные простыни. Как и все вокруг. Ковер. Пол. Стены.

Она тоже была вся красная. Только красное, бывшее на ней, высохло и теперь стягивало кожу, но не больно.

Она встала на ноги, вся дрожа.

Огляделась.

«Ничего себе беспорядочек!» — сказала вслух.

Пошла на кухню. Поставила греться воду.

Полицейские из Скотланд-Ярда приехали, когда Франческа пила в гостиной чай и смотрела телевизор.

Полицейские машины — две, если быть точным, — остановились прямо около дома мисс Ренделл.

Инспектору Шеллу полчаса назад позвонили из Италии. Какой-то комиссар Пачинетти на школьном английском объяснил ему, что имеет веские основания считать, что одна молодая итальянка, Франческа Морале, в настоящее время проживающая в Лондоне, совершила серию убийств в Риме два года назад.

Инспектору Шеллу совсем не хотелось никуда ехать, хотелось остаться в своем кабинете, в тепле. Этим утром у него ужасно болела голова, вчера вечером он немного перебрал, но настойчивый и тревожный голос комиссара Пачинетти заставил его пошевелиться.

Когда он подъехал ко входу в дом девушки, то обнаружил, что дверь открыта и стекло выбито. Вместе с тремя агентами он бегом поднялся по лестнице. На втором этаже дверь была выломана. Он вошел.

Франческа Морале была голая, вся измазанная кровью.

В спальне инспектор обнаружил безжизненное тело мужчины, пронзенного тридцатью вязальными спицами.

Кровь из тела вытекла на матрас, придав ему цвет красного вина.

На лице молодого, не старше тридцати лет, мужчины было странно-удивленное выражение из-за двух спиц, проходивших насквозь через обе щеки. Длинные волосы пепельного цвета, собранные в конский хвост, слиплись, как невымытая кисть. Длинное пальто было распахнуто, открывая подкладку, старую и рваную. Рубашка расстегнута. На груди у парня был вытатуирован китайский дракон, плохо различимый из-за крови и спиц, пронзавших его. Жертва оказалась, как выяснилось потом, Клайвом Элсоном, художником.

Инспектор накинул на девушку свое пальто.

Девушка улыбнулась и спросила, не хочет ли он чаю, — только что заварился.

Я хорошо помню.

Пивная называлась «Желтый клюв».

Маленькая, полная народа, отделанная под английский паб — деревянные стены, бокалы, подвешенные над стойкой.

Я сидел за столом вместе с преподавателями, ассистентами и исследователями Болонского университета.

Я с ними был не очень хорошо знаком.

В то утро на факультете естественных наук я участвовал в конференции, посвященной гормональным процессам у хвостатых земноводных в процессе метаморфоз.

Я имел успех.

После конгресса я остался один, и мне ничего не оставалось бы, как вернуться в гостиницу, в мой убогий номер, если бы коллеги не предложили мне пойти выпить с ними.

Я согласился.

Мы выпили много пива и в конце концов стали обсуждать университет, конкурсы для исследователей и докторантов. Теплый и дымный воздух заведения располагал к беседе, к университетским сплетням.

Всегда одно и то же (обычное дело).

Собери вместе двоих коллег, не важно каких — математиков, банкиров или футболистов, и в конце концов они начнут говорить о работе.

Рядом со мной сидел пожилой и уважаемый профессор Таури с кафедры биохимии. Полный мужчина, нос картошкой между таких пухлых розовых щек, что хотелось за них ущипнуть.

Он недовольно пыхтел. В один прекрасный момент он схватил свой бокал и несколько раз стукнул им по столу как судья, который стучит молоточкам, требуя тишины.

«Пожалуйста! Мы не можем говорить все одновременно. Я тоже хочу сказать. Или я уйду», — потребовал он с видом могущественного моржа.

«Пожалуйста, профессор, говорите», — сказал я.

Он огляделся, чтобы убедиться, что его аудитория приготовилась внимательно слушать, потом вытянул свою шею тапира и удовлетворенно заговорил: