Д. Томас: Вкушая Павлову

Пусть баньши воют, пусть в синем безоблачном небе появляются демоны.

Вой прекращается. Наступает тишина. Слышно только жужжание насекомых. По подлокотнику садового кресла ползают муравьи. У них тоже есть свои Адам и Ева, свой Моисей, свой Иаков, свое священное писание, свое вавилонское пленение, свое Красное море, своя литература, свой Шекспир. Свой Фрейд.

Снова воет баньши, на этот раз протяжно, монотонно. Анна успокаивается. «Еще одна ложная тревога, — говорит она. — Ты был прав, папа. Ты всегда прав». Ее слова, одновременно уважительные и раздраженные, напомнили мне об одной из моих оставшихся дома сестер. Тетушек привлекает капелька джема. «Квубницный дзем! Квубницный дзем!» Тонкий голосок малютки Анны. Ее первое сновидение.

Отец приехал во Фрайберг в середине прошлого века к своему деду, торговцу. Спустя немного времени туда же, во Фрайберг, приехали и оба его сына, Эмануил и Филипп, а с ними — вторая жена отца, та самая Ребекка с горящими глазами. Они жили в одной комнате на втором этаже дома, стоявшего на улице, название которой не припомню. Отцу было тогда около сорока. Через три года он женился на моей матери, Амалии, которой тогда было девятнадцать. Она была ровесницей моих единокровных братьев. Я родился в сорочке и с макушки до пальчиков ног был покрыт черными волосами. Вслед за мной родился Юлий. К счастью, через несколько месяцев он умер. Потом появилось пять девочек: Анна, Роза, Митци, Дольфи и Полина, и, наконец, родился второй брат, Александр. В раннем детстве я дружил с моими племянником и племянницей, детьми Эмануила и его жены Марии; звали их Йон и Полина. Как-то, играя на лужайке, мы с Йоном налетели на Полину и отобрали у девочки ее золотые цветы.

Мои единокровные братья годились мне в отцы, отец — в деды, племянник и племянница были мне как брат и сестра, а моя мать, в чьи лоснящиеся потные соски я тыкался волосатым лицом, вполне могла быть моей женой. Была у меня и еще одна мама — старая и уродливая служанка по имени Моника. Хотя, впрочем, наверное, она была не такой уж и старой, ведь однажды вода в ее ванне превратилась в Красное море. Она позволила моим пухлым волосатым пальчикам исследовать его источник. Она смеялась, когда я помочился прямо в Красное море.

Мы могли быть немцами, а могли быть и евреями. Отец, будучи неверующим, постоянно штудировал Талмуд. Мать была еврейкой до мозга костей. Совершенно не важно, кем мы все же были на самом деле: чехи одинаково недолюбливали что немцев, что евреев.

Все мы жили в одной большой комнате. И моя мать, мои матери, мои сестры — все показывали мне лес. Они уводили меня в его глубокие чащи, и я вдыхал там божественно загадочные ароматы цветов.

Вспоминаю заросшее лесом купе в поезде. Мать отпустила мою руку, и я увидел белые склоны Карпатских гор и золотой шуршащий водопад. Поезд грохочет и дергается. Куда мы едем — не знаю.

Думаю, ее звали Амалия. А может, Анна? Анна теперь меня купает. По ночам Анна бесстыдно задирает ночную рубаху и присаживается. Она подставляет мне ночной горшок, отворачивает голову, но все же наконец смотрит — бесстыдно — на зачавший ее орган. Теперь такой сморщенный. Анна — это мама. Ну да, естественно! Я — ее беспомощное дитя, и вокруг нас встают леса. Полные волков и баньши, духов и цветов. Я проглотил маму, на мне ее ночной чепец. Анна входит с корзинкой клубники. Квубницка!

Мир существует лишь благодаря неким законам — на первый взгляд, совершенно банальным и произвольным. Я не силен в физике, но знаю, что два электрона не могут занимать одно и то же место. Если же они в какой-то момент и оказываются в одном месте, то у них непременно разная скорость. Если же у них одинаковая скорость, то они не могут оказаться в одной точке пространства. Это так же произвольно и безумно, как правила игры в шахматы, и тем не менее в противном случае Вселенная превратилась бы в суп. Это, как я понимаю, и есть закон, который открыла Паула. {19} 19 Речь о принципе Паули, одном из важнейших принципов современной теоретической физики, сформулированном Паули в 1924–1925 гг.: две тождественные частицы с полуцелыми спинами не могут находиться в одном состоянии. За это он и получил двадцать лет спустя Нобелевскую премию.

Мне снится, что моя дочь Анна приносит письмо. Оно из Франции. Внутри фотокарточка Евы. Ева — моя любимая внучка. Какие у нее чудесные глазки, с какой надеждой смотрит она ясным взором на этот несчастный мир! Вот какая нить жизни тянется за мной. Ева выйдет замуж, нарожает детей и превратится в старую даму, которой будут присылать фотографии ее внуков, которые будут жениться, рожать детей, и так далее, и так далее… Нить эта тянется дальше, чем ряд звезд от Охотника до Андромеды. Мне надо бы в последний раз взглянуть на звезды; а впрочем, кажется, не так уж надо. Раз мы родились от звезд, то носим их с собою всю жизнь и прихватываем за черту смерти. В моем прахе воссияют созвездья.