Светлана Мерцалова: С опозданием на много лет...

— Не обманывай! Во-первых: мы развелись, когда тебе было тринадцать, а во-вторых: я тебя почти на каждые выходные забирал. Да ты и не очень во мне нуждалась…

— Это ты так считаешь. Я тогда думала по другому, — заметила Оксана с горечью в голосе.

— Настя отца почти не знает, а дочери очень нужен отец.

— О-чень ну-жен о-тец, — передразнила его Оксана. — Ты-то что в этом понимаешь?

Она оглянулась и увидела стоящую у двери Настю.

— Ты чего подслушиваешь?! Тебе очень нужен отец?

— Зачем? — удивилась Настя.

— Видишь — ребенок не чувствует себя увечным без отца…

— Она почти его не знает. У нее нет чувства семьи. Отца она не видит. Мать только и делает, что кричит на нее и отсылает играть.

— С тобой по-другому было? Мать в детстве только тобой и занималась?

— Нет, у нее не было времени мной заниматься. Я рос в тяжелое время.

— Сейчас время тоже тяжелое, по-своему тяжелое…

— Я рано был предоставлен самому себе, но у нас была вера. Мы строили светлое будущее! Пытались сделать мир лучше!.. Благодаря этому мы были счастливы…

— Не смеши меня! — слова отца повергли ее в хохот. — Светлое будущее! Где оно? Семьдесят лет его строили, и что?!

— Не важно! Вера — вот что важно! Без веры нельзя. Это не важно, во что ты веришь: в бога, в социализм, в здравый разум… Вера спасает от хаоса, от деградации…

— Ну ты загнул…

— Вы сейчас ни во что не верите! — не унимался Лавров. — Я не прав? Во что вы верите, новое поколение? А во что она верит?

— Дочка, во что ты веришь? — спросила Оксана со смешком.

— М-м-м, — задумалась на секунду Настя. — В Покемона! Еще… в Симпсонов и в семейку Адамс!

— Кто это?

— Покемоны — это такие… не то звери, не то роботы. А Симпсоны — это м-м, — подыскивая подходящее слово, Оксана пощелкала пальцами.

— Дибилоиды! — закричала Настя.

— Точно!

Лавров закрыл лицо руками и чертыхнулся:

— Я знал, что наш мир катится в тартарары, но не настолько же…

— Папа, не бросайся словами! Ты просто отстал от века. Ничего страшного не произошло… Монстров и в твое время хватало — одно Политбюро чего стоило…

— Ты ослепла…

— Вечная проблема отцов и детей… столкновение двух миров, — Оксана задумалась. — Испокон веков старое поколение не понимало новое… Ты почему тут сидишь? Я с дедушкой разговариваю, — повернулась она к Насте. — Иди, поиграй!

— Ладно! — согласилась та. — Дед, можно я приставку подключу?

— Что это?

— Игра.

— Подключай! — ответила за него Оксана. — Только оставь нас в покое!

Послышалась громкая электронная музыка.

— Сделай потише или одень наушники! — крикнула Оксана.

— Ты с ней всегда так разговариваешь?

— Как видишь. Она самый близкий и родной мне человек, а я с ней как с чужой. Все меня считают интеллигентной и уравновешенной, и я умею внимательно слушать и сочувствовать чужим людям, а с родной дочерью, как та собака, что сорвалась с цепи. Объясни мне, если можешь…

Лавров сидел молча, задумчиво рассматривая свои руки.

— Меня многое в ней раздражает. Особенно в тот момент, когда у нее проскакивают словечки, интонации или мимика моего бывшего. Я просто зверею…

— Вы так плохо расстались?

— Даже наоборот. Мы с ним расстались как интеллигентные люди — без ссор, без всяких пошлых выяснений отношений. Как видишь, у меня приличное содержание, но все же я в обиде на него. За что, спросишь ты меня? Не знаю. Может быть, из-за того, что мы так легко расстались. Я попросила развод. Он согласился. Пожалуйста, хоть завтра. Даже не попытался остановить меня…

Оксана посмотрела на отца, ища поддержки, но он молчал.

— Что-то Настя затихла там… Наверное, уснула, — прошептала она, прислушавшись. — Пойду посмотрю.

Она на цыпочках вышла. Лавров услышал какой-то шум, что-то упало…

— Я ее положила на диван. Она всегда засыпает, когда играет, — сказала Оксана, вернувшись.

Так непривычно было сидеть вдвоем в притихшем доме. Вокруг зажженных свечей летали ночные бабочки, и в тишине ночи был слышен шелест их крыльев.

— В городе не бывает такой тишины, — задумчиво произнесла Оксана. — Там всегда что-нибудь шумит: трамваи тренькают, каблуки по мостовой, двери хлопают… Как ты можешь так жить? Совсем один… Замуровал себя…

— Это смотря как представлять себе одиночество — как тюрьму или как полную свободу. Мне нравиться мое одиночество. Я сам отрезал себя от всех и не жалею об этом…

— Но тебе даже поговорить не с кем…

— Зачем мне кто-то? Какие-то чужие люди… Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, то ты поймешь. В таком возрасте нужен рядом или родной человек или никто. Все остальное — суета…