Коллектив Авторов - Эта гиблая жизнь

Михнеев вспомнил, что в субботу у студенческого приятеля день рождения, и вздохнул.

Все равно четверг получался относительно свободным, срочной халтуры не было, и Михнеев решил просто почитать набранные в Союзе писателей журналы, положил на тумбочку у изголовья кровати и серую общую тетрадь. Однако дело не дошло даже до журналов.

Заявился знакомый, с которым некоторое время работали в одном газетном отделе, и начал жаловаться на жену: мол, она сказала, что он дурак.

– Правильно сказала, – поддержал Михнеев, злясь, что и этот вечер пропал. Знакомый же, пропустив замечание мимо ушей, продолжал хныкать:

– Хорошо тебе, ты холостой.

– Плохо мне, плохо, – снова не в тон отозвался Михнеев и в очередной раз отметил удивительное свойство халтурных денег – они никогда не задерживаются. То, что добывается настоящим трудом, всегда расходуется не спеша, основательно, по нескольку раз прикинешь, стоит ли именно так их тратить, а с этими же – Михнеев уже доставал полученные сегодня куриные деньги – расстаешься легко, как утром со случайной женщиной.

В воскресенье, уже ближе к обеду, Михнеев наконец вырвался со дня рождения однокашника. По дороге купил каких-то куриных полуфабрикатов, сварил себе бульон и весь день отпаивался им. Причем в башке занозой засела единственная тупая до неимоверности мысль: сколько можно было изготовить строительного суперматериала, если бы съеденные им куры остались жить на пользу обществу.

Впрочем, Михнееву было всего тридцать пять и организм с последствиями банкетов и дней рождений справлялся достаточно скоро. К вечеру он почувствовал себя лучше, выключил телевизор, доел бульон, и тут на глаза ему попалась серая тетрадь.

«Ага», – подумал Михнеев.

В начале тетради почерк был ровный и по-девчоночьи старательный. И девчонка представлялась такой же старательной хорошисткой, все у нее было правильно и как раз о том, о чем пишут в ее возрасте: мама, сестра, школа, каникулы, еще неясные мечтания и, может быть, предощущение иного мира, который вдруг приоткрывался краешком в звездном небе, в яркой майской зелени, в падающих снежинках, и эти отголоски будущих возможных открытий выбивались из общей старательности. А, впрочем, вот и о снежинках:

Сколько ей тогда было – двенадцать, тринадцать?

Потом пошло такое же старательное подражание, через которое проходил каждый, и почему-то почти всегда у талантливого русского ребенка переплетаются Шекспир и Есенин – разум ссорится с душою...

Однако почерк становился быстрее и вдохновеннее, вот, наконец-то, она влюбилась. И, разумеется, несчастливо.

Правильно сказал Олеша: у истоков каждого творчества стоит неразделенная любовь.

Михнееву вспомнилась его первая настоящая любовь к девушке, которая училась классом старше и была для него чем-то вроде священной тайны, прикосновение к которой так же желанно, как и смертельно опасно. Пока он служил в армии, девушка вышла замуж, а ефрейтор Михнеев написал первые стихи.

Михнеев то опускал тетрадь, вспоминая свое, то снова принимался делать карандашом пометки, и вдруг поймал себя на ощущении, что некоторые строчки ему знакомы.

Впрочем, Михнеев знал, большинство стихов в юношеском возрасте очень похожи и близки по настроению и темам, более того, когда лет восемь назад его приставили от писательской организации к школьному творчеству и три года подряд он был завален детскими тетрадками, ему приходилось встречать практически одинаковые стихи, присланные с разных концов области. Но таланты, разумеется, были. Михнеев очень старался тогда помочь им: выбивал деньги на различные семинары, проталкивал подборки в газетах, таскался по разным литературным местам, подбадривал, настраивал, увлекал, заставлял, и сейчас он мог бы гордиться, что почти в каждой областной газете были, так сказать, и его воспитанники. Но Михнеева это не грело. Наоборот, ему отчего-то становилось неловко, когда он встречал кого-то из своих бывших учеников, словно обманул их.

Об одной истории вообще вспоминать было стыдно, собственно, после нее он и оставил в покое детей. Была там у него любовь, правильнее – страсть, к одной красавице. Она заканчивала школу, писала и в самом деле неплохие стихи, а он настолько ошалел от нее, что таскал с собой везде, где только она могла блеснуть своим талантом. Она и правда блистала, только неизвестно, чем тогда больше восхищались: стихами или ее изумительной красотой? Он даже всерьез подумывал, не жениться ли, но Господь уберег: она закончила школу и канула где-то в пространствах между Питером и Москвой.