Хлоя Бенджамин - Бессмертники

— Мама, — говорит он, — я хочу сам решать, что мне делать.

Саймон злится на себя за умоляющий тон. Его вдруг неудержимо тянет обнять мать, но Герти смотрит в окно, на Клинтон-стрит. Когда она поворачивается к Саймону, в глазах у неё обречённость; никогда прежде Саймон не видел у неё такого взгляда.

— Ладно, топай за своим бутербродом. — Герти вздыхает. — Только зайди после школы в мастерскую.

Артур тебе расскажет, что и как. Ты должен туда заходить каждый день — теперь, когда отец…

Тут Герти умолкает.

— Ладно, мам, — отвечает Саймон, в горле пересохло.

Герти благодарно кивает, и Саймон, пока не передумал, летит вниз по лестнице.

Путешествие на автобусе представлялось Саймону сказкой, но до первой пересадки он почти всё время спит. Не в силах больше думать о своём последнем разговоре с матерью, он засыпает, положив голову Кларе на плечо, а Клара вертит в руках то колоду карт, то пару миниатюрных стальных колец, и он то и дело просыпается под тихое звяканье или шуршание. На другое утро в шесть десять они выходят где-то в Миссури и ждут автобуса до Аризоны, а в Аризоне садятся на автобус до Лос-Анджелеса. Оттуда до Сан-Франциско ещё девять часов пути. Когда они наконец на месте, Саймон чувствует себя мерзейшим существом на всём белом свете. Льняные волосы слиплись и потемнели от пыли, одежду он не менял три дня. Но над головой бездонное синее небо, прохожие на Фолсом-стрит с ног до головы одеты в кожу, и у Саймона ёкает сердце. Он смеётся, коротко и радостно. Так тявкает, бухаясь в воду, щенок.

На три дня их приютил Тедди Винкельман — когда-то они вместе учились в школе, а теперь он обосновался здесь. Он свёл дружбу с сикхами, называет себя Бакшиш Хальса. У него двое соседей по квартире: Сюзи продаёт цветы у стадиона Кэндлстик-парк, а Радж — смуглый, чёрные волосы до плеч — все выходные валяется на диване в гостиной с книжкой Маркеса. Квартира совсем не такая, как представлял Саймон: вместо затянутого паутиной викторианского дома — узкий коридор с рядом сырых комнат, почти как у них на Клинтон-стрит, семьдесят два. Обстановка, однако, отличается: к стене пришпилен окрашенный вручную кусок ткани, наизнанку, как звериная шкура, а дверные проёмы украшены гирляндами фонариков-перчиков. На полу пластинки и пивные бутылки, и так густо пахнет ароматическими палочками, что Саймон, входя в дом, всякий раз кашляет.

В субботу Клара обводит красной ручкой объявление в газете о сдаче квартиры: «2 спальни/1 ванная. $ 389/мес., светлая, просторная, паркет. Памятник архитектуры! ШУМНЫЕ СОСЕДИ». Они едут на трамвае «джей» в сторону Семнадцатой улицы и Маркет-стрит — и вот он, Кастро, маленький рай, которым Саймон бредил столько лет. Саймон смотрит на кинотеатр «Кастро», на коричневый козырёк над баром «Тоуд-Холл»; на пожарных лестницах и на каждом крыльце кучкуются парни с сигаретами, в узких джинсах и во фланелевых рубашках, а то и вовсе без рубашек. Так давно об этом мечтать и наконец обрести, когда тебе ещё так мало лет, — всё равно что заглянуть в будущее. «Это здесь и сейчас, — твердит он себе в пьяном восторге. — Вот твоя жизнь». Они с Кларой едут в Коллингвуд, тихий квартал с рядами пышных деревьев и разноцветных домиков в эдвардианском стиле. Останавливаются перед большим прямоугольным зданием. На первом этаже клуб, в этот час он закрыт, но в окна видны лиловые диваны, зеркальные шары, высокие платформы-пьедесталы. Название клуба выведено краской на стекле: «ПУРПУР».

Квартира прямо над клубом. Просторной её не назовёшь, и о двух спальнях речи нет, поскольку одной спальней служит гостиная, другой — чулан. Зато она светлая, с золотистым паркетом и окнами-фонарями, и за первый месяц им есть чем заплатить. Клара вытягивает руки, оранжевая блузка с рюшами задирается, обнажив розовую полоску кожи. Клара кружится — раз, другой, как фарфоровая чашка, как дервиш, его сестрёнка, посреди гостиной в их новой квартире.

Они покупают разномастную посуду в магазинчике на Чёрч-стрит, а мебель — на распродаже на Даймонд-стрит. На Дуглас-стрит Клара присматривает два односпальных матраса — новых, ещё в пластиковой упаковке, — и они, пыхтя, втаскивают их к себе наверх.

Отпраздновать новоселье решают в клубе. Перед выходом Бакшиш Хальса приносит траву и таблетки. Радж бренчит на гавайской гитаре, Сюзи устроилась у него на коленях; Клара, примостившись у стены, играет с волшебной рыбкой, что привезла от Ильи. Бакшиш Хальса что-то шепчет в ухо Саймону про Анвара Садата, но у Саймона всё плывёт перед глазами и тянет поцеловать Бакшиша Хальсу. Нет ни секунды на раздумья: они в клубе, танцуют в гуще народа, вспыхивают на лицах красные и синие огни. Бакшиш Хальса сдёргивает тюрбан, пряди волос хлещут его по лицу, как плети. Какой-то человек, рослый, плечистый, весь в красивых зелёных блёстках, носится как метеор, оставляя за собой огненный след. Саймон продирается сквозь толпу, тянется к нему, и их губы встречаются с неожиданной страстью. Первый поцелуй в его жизни.