Джеймс Миченер - Роман

— К черту их! Вы создали нечто новое и очень многообещающее. Если им не нравится это сейчас, они оценят его позже.

Она продолжала и дала ряд своих рекомендаций, и, слушая ее, я думал: «Какая цельная, удивительная немецкая девочка! Льняные волосы, светлая головка. Наша земля действительно способна производить достойных людей, и вот об этом-то и мой роман. Если ей и Цолликофферу он понравился, хотя и по абсолютно разным причинам, он не так уж плох, как считают в Нью-Йорке».

Покинув библиотеку, я все уже для себя решил. Я позвоню в Нью-Йорк и повторю, что не буду переписывать роман. Но звонок пришлось перенести на следующий день, потому что, когда я вернулся домой в половине двенадцатого, Эмма сообщила:

— Герман так помог нам вчера, да и вообще все эти годы, и я пригласила его и Фриду позавтракать в городе. Он сказал, что не хочет есть в ресторане, но ты же знаешь Фриду! Она всегда готова хорошо покушать на новом месте. Мы заедем за ними по дороге.

Наш маршрут в город проходил мимо того самого тупика, за которым дорожка спускалась к ферме Фенштермахера. Там нас ожидало ужасное зрелище: огромный бульдозер сносил тот самый амбар, с которого я спасал совсем недавно магические знаки.

Никто из нас не был шокирован тем, что разрушались деревянные части амбара, так как несколько поколений Фенштермахеров не ремонтировали их. Но когда бульдозер начал подступаться к каменным частям, к которым в свое время и подстраивались деревянные, Фрида закричала:

— Нет, нет! Оставьте хотя бы это! — Но огромная машина продолжила свою работу, разрушая стену, на ее глазах появились слезы. — Ну, зачем они ее трогают?!

Мое же внимание привлекло другое. За стеной — так, что его почти не было видно, — работал другой красный бульдозер, поменьше первого и гораздо проворнее. Им управлял сын Фенштермахеров Повидло. Он доводил до завершения работу большой, более неуклюжей машины, его задачей было сровнять все с землей. Глядя на него, я думал, что он-то как раз и представляет большинство тех, о ком я писал в «Каменных стенах». Такой дурачок, как он, не пойдет первым рушить камень. Он выберет для себя более легкую, «непыльную» работу. И вдруг, неожиданно даже для себя, я закричал:

— Нет! Остановись! Нет! — И выскочил из машины, так как бульдозер Повидло направился прямо к поваленной деревянной стене, на которой красовался красно-зеленый магический знак, прекрасно подходивший по размерам для одной из моих поделок. — Повидло, не трогай этот знак! Мне он нужен!

Он должен был услышать меня, ведь я был довольно близко, а то, что он видел, как я бегу и размахиваю руками, — это уж точно. Но он направил машину прямо к этому месту и раздробил на кусочки все, что еще можно было спасти.

За завтраком я молчал. В моем сознании бродили идеи, образы. Мне казалось, что этот только что увиденный мною пример оскорбления земли и всего, что есть на ней, как раз и был квинтэссенцией моей рукописи, и это во многом обусловило то, что я сказал миссис Мармелл по телефону:

— Я вчера всю ночь не спал, обдумывая наш разговор в Нью-Йорке. Мне кажется, что я вполне понял все, о чем говорили вы с мистером Макбейн ом, и могу вас заверить, что с болью воспринял все вами высказанное. Я думаю, что вы были абсолютно правы, когда сказали Макбейну: «Сюжет можно изменить с минимальными вмешательствами. И я, и мистер Йодер, мы знаем, как можно это сделать». Да. Все это можно сделать. Но было бы ошибкой даже попытаться. Мы оставим все как есть. — И, добавив несколько вежливых фраз, я повесил трубку.

Мои встречи в Нью-Йорке, мои размышления, когда я возвращался оттуда, и, наконец, мое твердое решение относительно рукописи помогли мне осознать, что я стал писателем-профессионалом. В этот вечер, когда я сидел, уставившись на печатную машинку, я думал: «Как странно! Я живу, словно в коконе, который оберегают три женщины: Эмма, миссис Мармелл и мисс Крейн. Я сижу в своем кабинете за пишущей машинкой и позволяю им принимать за меня все решения. И они превосходно справляются со всем этим, и я не сомневаюсь, что любой другой был бы доволен таким ведением дел».

Я живу в мире, который так стремительно меняется, что я за ним не поспеваю. Не люблю задумываться о том, как будут печататься и распространяться книги через двадцать лет. Эти мысли пугали меня. Взять, например, мою статью для одного из калифорнийских журналов. В Дрездене она была записана на флоппи-диск. По компьютерным сетям она попала в Лос-Анджелес, где ее отредактировали. Опять-таки через компьютер она оказалась в типографии в Пало-Альто, там ее и напечатали. Потрясающе!