Ольга Романова: Русь сидящая

Валька при этом безотказная и работящая. И без дела сидеть совсем не может. То придет — окна помоет, то увяжется с нами в пять утра в приют для бездомных и останется там на сутки, пока всех не перемоет и не перестрижет.

— Валь, а живете-то вы на что?

— На кредиты. То я возьму, то муж, то брат. Вот еще квартиру заложили два года назад, а теперь продать не можем.

— Валь, а как же вы заложенную квартиру продаете? Или вы кредит выплатили?

— Да как же его выплатить-то? Не, нам его никак не выплатить.

— Валь, а много кредитов-то у вас?

— Да я и считать-то боюсь. Все одно не выплатить никогда, и чего считать-то?

— Валь, может, вам всем работать пойти?

— Да зачем же нам работать? Тогда все, что заработаем, на кредиты и проценты пойдет — нет нам никакого смысла работать.

Валька не может думать про завтра. Даже не про то завтра, которое через десять лет, а про то, которое наутро. Валька не ходит в магазин, но дом у Вальки — полная чаша. Вот сегодня опять с пирогами пришла, сама испекла: половина с капустой, половина с рисом, луком и яйцом.

— Валь, а продукты ты где берешь? Ну вот яйца там, муку, рис…

— Так в деревне же.

— Валь, ты в Электростали живешь, там рис не растет.

— Так я ж на спирт меняю!

— Валь, а спирт где берешь?

— Так из Орла мне со спирзавода приносят.

— Валь, а в Орле у тебя кто?

— Так нет у меня никого в Орле, оттуда спиртовозы идут и нам завозят.

— А ты им что?

— Так пироги же.

И как-то все у Вальки нараспев выходит. Ну, конечно, если там про сына спросишь, или про кредиты, или про сестрицу покойную — тут Валька, ясное дело, принимается рыдать. Тогда ей чайку хорошо подсунуть — она отхлебнет разок-другой, да сразу окна мыть принимается, или бомжей стричь, или раковину тереть до блеска рекламной стоматологии, и вот уже мурлыкает под нос: “Быыыывааает все на свете хорошо, в чем дело, сразу не поймешь…”

И не знаешь, что с Валькой делать. То ли дрына ей вдоль спины, то ли поставить в уголок и любоваться на красоту, характер и смекалку. И пироги, конечно, у нее чудо как хороши.

Никогда не забуду, как с ним познакомилась, — до сих пор как вспомню, так вздрогну. Это была зона для БС, для бывших сотрудников, значит — ментов, фсиновцев, прокуроров и прочей провинившейся публики, которых к нормальным зекам нельзя сажать, порвать могут. Стою у входа на КПП поселка, беседую с местным летехой Мишей про дела наши скорбные; грязища вокруг, лужи и прочие атрибуты октябрьской глубинки, сдобренной бардачной спецификой мест не столь отдаленных. Вдруг чую, что внизу, вот прямо у моих ботинок что-то происходит, будто бы собака прибилась. Я глаза вниз — о ужас, там возле моих ног не собака, а человек в робе копошится и что-то с ними делает странное, тихонько-тихонько, практически нежно. А я от потрясения даже взвизгнуть не смогла.

— Петров! — заорал Миша на странного гражданина. — Ты совсем ополоумел? Иди отсюда!

Человек поднялся, мелко закивал нам, улыбаясь и кланяясь, и попятился куда-то за КПП, приговаривая: “Зато ботиночки у Ольги Евгеньевны протер, вот она в чистых ходить будет, Петрова вспомнит…”

Это он своим ватником мне ботинки чистил.

— Что за новое извращение? — спрашиваю Мишу. Миша раздосадован. Он хороший сотрудник, прямо редких качеств, он искренне радуется за своих подопечных, а уж если огорчается, то вот сразу с нахмуренным лбом, типа “как же нам искоренить этот беспорядок и привить культуру массам?”

— Да он не извращенец. Он искренне вам ботинки чистил. Ссучился совсем.

— А откуда он знает, как меня зовут?

— Да черт его разберет, у него свои методы. Полковник ФСБ у нас Петров, большой был начальник. А я давно заметил: чем выше был начальник, тем хуже он сидит и тем сильнее ссучивается.

Осужденный Петров кидается к любому заезжему с целью быть отмеченным. Чтобы запомнили. Мало ли — пригодится кому такой человек, как Петров. Вот мне, например, уже пригодился — я его в книжку вставила.

— Миша, а ваших, бывших фсиновцев, много сидит?

— Много. Сами знаете, работа какая. Начальству не брать нельзя, все берут. Опера запрещенку в зоны тащат, тоже дело обычное, сами знаете. Кто под проверку попадает, кого подставляют — опасная у нас работа.

— Тоже ссучиваются?

— Так тоже закон один: чем выше был, тем больнее упал. Хотя вот у нас Вова-Клуни есть, начальником большой зоны был, попался на взятке. Все берут, и он брал, не отрицает, и нашему брату вола вкручивать, что, мол, не брал, беспонтово. Но вот Вова достойно сидит, сильный мужик.